Это был единственный раз, когда мы разговаривали, и я напрочь забыла – о чем. Наверняка о какой-нибудь чепухе. Меня нетерпеливо позвали. Я попрощалась с Виктором Андреевичем.
– Вечно ты с кем-то таким разговариваешь, – шипели мои рафинированные подруги. – Бомж какой-то.
– Он художник, – сказала я и потом злобно молчала всю дорогу домой.
В наш последний год в Кокчетаве шедевр был закончен, папа занимался внешней отделкой.
– Зачем так много? – спрашивала мама, указывая на ведра голубой краски, громоздящиеся в прихожей. – И половины хватило бы.
Ее беспокоили расходы на краску.
– Два раза пройдусь, чтобы не заржавело после первого паводка.
Наш трехэтажный дом заголубел колоннами, лестницей и затейливыми узорами перил. Незадолго до паводка папа провел неделю на даче, пообещав, что в мае нас с мамой ждет большой сюрприз.
– Какой, как думаешь? – спрашивала я маму.
– Виктор Андреич ваш спер что-то, вот и сюрприз.
В мае мы приехали в самый разгар поселковой починки. Не сразу заметили, что чего-то не хватает. Папа торжественно вел нас по дорожке, потом – по парадной лестнице на второй этаж. Он распахнул дверь в гостиную, и мы увидели: исчезли пухлый младенец и телевышка. Вся комната была варварски и бездушно закрашена белым, с декоративными брызгами поверх.
– Какая красота! – восхищалась мама; она трогала стены. – С пупырышками, так аккуратно! – Зашла в соседнюю комнату. – Женя, посмотри, у тебя розовые!
– Нравится? – спросил папа, не глядя на меня. Он не сомневался, что да.
– Угу, – угрюмо отозвалась я. – А где Виктор Андреевич?
– Я его отпустил. Остальное доделаю сам.
– Где он будет жить?
– Разберется. Посмотри, у тебя бабочки нарисованы.
Через несколько минут он спустился вниз и мы услышали вопль, полный отчаяния. С террасы второго этажа открылась ужасная картина: исчез наш зеленый туалет. На его месте зияла дыра, как на месте вырванного зуба.
– Ай! – кричал папа, подбегая к дыре снова и снова.
– Ай! – кричал он, хватаясь за голову и осматривая берег – не виднеется ли зеленая крыша.
«Так тебе и надо», – с удовольствием думала я, глядя на его страдания.
Туалета нигде не было. Мы еще неделю ходили по поселку, спрашивая, не прибило ли к кому наш зеленый туалет, но соседи только пожимали плечами.
В середине мая вода окончательно спала, мы ждали вечернего автобуса в город. Был идиллический степной закат: красное солнце у горизонта окрашивало степь и сопки вдалеке. Пахло тиной и первым цветением.
