Дядя Миша молча выгонял из гаража мотоцикл с люлькой. Обстоятельно протирал сидение, стучал по спидометру, заглядывал в бачок для бензина, надевал и пристегивал шлем.
Обстрел комментариями не прекращался:
– Зачем мы, спрашивается, платим пастуху?
– Михаил, тебе бензина хватит?
– Черныш, не мешайся, иди отсюда!
– Нет, ну как это можно – самому гоняться за коровой?! ЗА КО-РО-ВОЙ? Когда есть пастух!
– О, проснулась, красавица. – Она увидела меня спиной.
Стараясь слиться с пейзажем, я прокралась к мотоциклу и надела шлем, надеясь своими глазами увидеть расправу.
– Ты куда это собралась? Он сам убьется и тебе голову сломает. Что я матери скажу?
Дядя Миша наконец оседлал свой «Урал». Я открыла ему ворота и с тоской закрыла их, когда мотоцикл взревел на дороге. Вторая часть охоты на корову грозила состояться без меня.
Но тетя Маша меняла на веранде цветастый халат на лоснящееся трико с лампасами.
– Ты куда? – не поняла я.
– Пойдем ее, дуру, встречать, – непедагогично ответила тетя. – Может, придет со всеми.
Мы вышли через заднюю калитку и оставили ее открытой. Я взяла с собой велосипед, но на нем невозможно было ехать по рытвинам задних дворов. Сломанный звонок звякал, когда я перетаскивала велосипед через кочки.
За деревню, к полю, куда пригоняли коров, вела широкая асфальтированная дорога. Туда стекались людские ручейки со всей деревни.
– Здравствуйте, Мария Петровна, – раздавалось со всех сторон.
Тетя Маша приветливо кивала.
На поле было громко от мычания. Черно-бело-красная коровья масса откликалась на зов хозяев и расходилась по домам. Вились в воздухе тучи комаров. Смачно падали коровьи лепешки. В деревне принято было называть коров по месяцу их рождения:
– Апреля! Сентябрина! Марта!
Наконец мы остались одни на сильно пахнущем истоптанном поле. Солнце сползло к горизонту, окрасив выжженную степь в красный цвет. И когда за спиной стихло мычание, мы услышали рев нашего старого «Урала». Далеко в степи неслась Майка, ее догонял на мотоцикле дядя Миша. С другой стороны по направлению к корове скакал на лошади и размахивал кнутом пастух.
И тут – не вынесла душа поэта! – я вскочила на велик и рванула брать реванш.
– Евгения! – раздался мне в спину недоуменно-встревоженный крик.
Дядя Миша и пастух гоняли Майку туда-сюда без особого успеха. Я замкнула круг. Корова остановилась и мотала головой, соображая, кто из нас слабое звено. Кого она выберет, поняли все одновременно. Майка бросилась на меня (картинка из телевизора: раненый тореадор лежит на поле, истекая кровью). «Урал» взревел наперерез корове. Романтичный и таинственный в красном свете, скакал пастух.
