Думаю: “А где моя Глаша?” А хозяйка – убей не помню, как ее звали, – довольно нагло прижимается и целует прямо по-серьезному.
Я говорю: “А Глаша где?” А она: “Да не знаю! Вроде убежала”. – “Как?” – “Да так. Давай выпьем еще!” – и обнимается. Конечно, я, как взрослый человек, должен был отодраться от нее и поехать Глашу догонять, но я же тогда был совсем еще не взрослый, мне еще тридцати не было, пьяный, веселый, а тут такая девка ко мне клеится…
Короче, просыпаюсь утром. Рядом эта девушка. То есть, когда я рассмотрел, уже вполне тетенька. Улыбается. Я говорю:
– Доброе утро.
Она говорит:
– Ты чаю хочешь или кофе? Или стопочку?
– Погоди, – говорю. – Дай оглядеться.
Оглядываюсь, соображаю – как все это могло выйти? Что я Глаше скажу, как с ней буду мириться, какими словами прощения просить, потому что это же кошмар и свинство, вот так, на глазах у своей женщины! Жуткая тоска меня взяла. Прямо в груди давит. Прямо хоть в окно и на фиг. Вот если бы только не насмерть. “Чому я не сокiл, чому не лiтаю?” Вот как этот амурчик на ампирном подсвечнике. Гляжу – а амурчика нет. И второго тоже. Комод стоит как стоял. Дверцы черные. Доска мраморная. А подсвечников – нету.
Я говорю:
– Прости, я, наверное, вчера нажрался просто в опилки. Тут были подсвечники. Типа маленькие канделябры. Или мне показалось?
– Были, были, – смеется хозяйка. – Аглаечка взяла.
– Да, да, – сказал я. – Отвернись, я встану. Мне пора, извини. И вообще извини за всё. Прости. Напился пьян. Я больше не буду. Мне стыдно.
– Будешь, будешь! – смеется еще громче. – И никто не накажет. Аглаечка тебя обменяла. На эти подсвечники. Они чудесные. Париж, тыща восемьсот девятый год. Бронза, чернение, камень, позолота. Музейное качество. Она просто упала. “Для себя беру, – говорит, – не на продажу, себе в дом, придешь проверишь, ну, любые деньги!” Я ей так, для смеха: “Давай своего мужика”. А она: “На сколько?” Я говорю: “На вовсе!” – “Ну, по рукам”. Вот как дорого ты мне обошелся. Шучу, шучу. Я знаю, что ты художник, а как зовут, забыла, я тоже пьяная была, ты меня прощаешь?
И опять обниматься лезет.
Ничего, а? Не слабо?» – сказал Сева.
– Не слабо, – сказал я. – Ну а ты что?
– Попил кофе. Выпил стопочку. Поспал. Днем еще раз потрахались. А к вечеру ушел, конечно. Хотя тетка чудо во всех смыслах. Красивая, сладкая и не дура. Но я забоялся: вдруг завтра меня на какой-нибудь Буль обменяют? Глашке позвонил, зашел, забрал чемоданчик… Попрощались по-доброму. Кстати, эти подсвечники в ту комнату хорошо пришлись.
