Трубников пил чай и думал, чем еще можно поживиться в районе. Добыто было немало: денежная ссуда, семена, органические и минеральные удобрения, стройматериалы, всевозможный инвентарь. На последнем совещании председатель райисполкома послал ему записку с одним словом «грабитель» и с тремя восклицательными знаками. Но Трубников скромно считал, что до настоящего грабителя ему далеко и терпение районного начальства отнюдь не исчерпано. Кстати, Раменков в свой приезд говорил, что ему полагается дом. Пусть строят. Не к лицу председателю лучшего — в будущем — колхоза «Заря», орденоносцу, инвалиду войны, ютиться по чужим углам! Трубников коротко, чуть самодовольно улыбнулся. Ему построят дом, и он отдаст этот дом под контору, а нынешнее помещение конторы использует для других нужд. К примеру, там можно зимний птичник оборудовать…
Тут что-то отвлекло Трубникова от его мыслей. Он осторожно опустил на стол блюдце и толчком руки распахнул окно. Чудесный запах живой земли, травы, прогретых солнцем луж ворвался в избу, поглотив нежно-грустный аромат сухих, пушистых слезок. Со стороны околицы, глядящей на большак, медленно двигалась серединой улицы чета слепцов: высокий худой старик в армяке, суконной шапке-гречишнике, лаптях и онучах и маленькая старушка в плюшевой шубейке и черном монашеском платке. Старушка в темных очках, верно, не вовсе лишилась зрения, она шла за поводыря, левая рука старика лежала на ее плече, правая ошаривала землю длинным посохом. Выдубленное ветром и солнцем костистое лицо слепца было косо запрокинуто к небу.
Бедная его спутница не заметила большой лужи, еще чуть, и слепцы погрузились бы в холодную топь. Но старик, видно нашаривший лужу посохом, удержал спутницу за плечо и провел краем уличного озерка. Казалось, сама древняя Русь пожаловала в Коньково, Даже в пору детства Трубникова никто в округе не носил онуч и лаптей. Слепцы приближались, за плечами их висели залатанные, плотно набитые котомки. В их степенной, тихой поступи было что-то скорбно-величественное и вечное, будто они несли в котомках не хлебные огрызки, а горе всей земли, печаль всех обездоленных, сиротство всех, кому негде преклонить голову.
Вот они вышли на сухой бугор как раз против дома Надежды Петровны, по другую сторону улицы, поклонились на все четыре стороны и заголосили тонкими, сильными, древними голосами, что от века голосили слепцы по всей великой Руси:
— Подайте, люди добрые, христа ради! Слепым да убогоньким, света божьего не видящим, в темной ночи обитающим, подайте хоть копеечку, хоть корочку сухую, несытую!..
