И я стала, как мне объяснили, так и поступать. Стояла в притворе и думала, что если меня вывели из храма, значит у меня есть грехи. «Господи, покажи мне мои грехи! Они ведь есть, хоть я их и не вижу». Такая была детская нескладная молитва, впервые в жизни. И вот через несколько дней в четыре часа утра в тонком сне я увидела интересное кино. Очень интересное. Только зачем же так грубо… Мы же на Иоселиани воспитаны. А тут какой-то плакатный монтаж: кадр из жизни моих знакомых. Понятно, то, что они делают, — это нехорошо. Совсем нехорошо. Я бы никогда… Затем сразу кадр из моей жизни. Да я делаю то же самое, только все очень красиво обставлено, интеллигентно. Снова кадр из жизни и деятельности моих знакомых. Откровенный грех. Потом из моей. Все то же самое, только прикровенно. Длинный такой фильм. Я проснулась и все записала в тетрадку. На следующий день, снова в четыре утра, — продолжение, я опять все записала, проснувшись. И на третий день — последняя, третья серия.
У меня уже не оставалось никаких вопросов, все было ясно. С тех пор я знаю, что такое покаяние. Если бы тогда нашелся кто-нибудь, кто сказал бы мне, что есть на земле человек хуже меня, я бы ему не поверила. Цель поездки была достигнута, и мне уже нечего было больше делать в Печорах. Ситуация себя изжила. Хотела разобраться со своей душой, вот и разобралась. Я собрала вещи, попрощалась с хозяйкой. Оставалась еще неделя от отпуска, хозяйка вернула мне оставшиеся деньги, и я отправилась напоследок в монастырь. И тут увидела Ольгу из гостиницы.
— Как Ваши дела?
— Прекрасно. Все, чего я хотела, случилось, и я уезжаю.
— А Вы причастились?
— Нет.
— Как? Три недели прожить в Печорах и не причаститься? И не исповедовались?
— Да кто я такая, чтобы кто-то здесь терял на меня время? Если нужно будет, я сделаю это и в Москве. А если не нужно…
Но не тут-то было. Ольга хорошо понимала то, чего тогда совсем не понимала я, в моей непоколебимой решимости немедленно уехать отсюда она увидела вражью работу и стала уговаривать меня обязательно исповедоваться. «Здесь такие старцы!» — и называла великие имена, которые тогда мне ничего не говорили, и я никого, конечно, не запомнила.
— Нет, нет и нет, — упиралась я изо всех сил, — какое я имею право отнимать время у нормальных людей, вон их тут сколько, а я кто?..
— Ну хорошо, — смирилась она, видя, что моего упрямства ей не сломить, — тогда поедем в Литву к моему духовному отцу.
— У меня нет денег.
