Стоило Головомою накрыть рукой список, воевода ухватил его за рукав скрюченными от болезни пальцами и прошипел, так, что только Никита мог и услышать, даже ежели бы их подслушивали:
– А ежели она этот списочек Ярёме передаст? А? Думаешь, ты дольше меня проживёшь? Достань мне Осинку, слышишь? Достань эту бабу непокорную! Поперёк горла она мне стоит! Понял? А после доделай все дела с лекаркой этой! И это ж надо было! Дурные бабы! Блудливая северная кровь!
Никита кивнул, еле сдерживая эмоции. Как убить ту, что дороже собственной жизни? А лекарку? Её-то после того, как Осинку выскребла с того света, как убить? Печаль сгорбила плечи, а воевода рассудил это по-своему:
– То-то же! Ну, ступай. Выполни мой наказ, а бумажку эту сожги! – Твердислав удовлетворительно вытянул ноги вперёд и, подождав, когда Никита уйдёт, выкрикнул: – Ивашка! – и тут же ласково добавил, когда тот явился на пороге: – Поди сюда, непутёвый мой.
Служка зашёл в светлицу и затравленно посмотрел на воеводу.
– Да, батюшка. – Слезы навернулись на глаза, а сопли он шумно втянул.
– Иди ко мне. – Твердислав поманил холопа пальцем.
– Не надо…
– Раздевайся, – раздражённо цыкнул Твердислав, подталкивая слугу ближе.
Ивашка, скинув портки, улёгся на воеводскую кровать. Разделся и сам воевода. Он рассматривал молодого парня, худого как жердь, с мужским достоинством, безвольно сейчас лежавшим промеж ног, и дивился, как так у него в голове повернулось, что теперь его не радуют женщины, а в этом тощем замухреныше нашёл усладу, да такую, о какой страшно на исповеди сказать!
– Иди ко мне, – приказал воевода.
– Батюшка, – захныкал парень.
– Не гневи меня, – строго заметил воевода и улыбнулся, пожирая страх в глазах юнца. Он чувствовал себя сильным, молодым, вершащим судьбу. Предвкушение разлилось в груди. Твердислав не хотел более бить парня, наоборот, желал приручить, чтобы глубже проникся Ивашка, что можливо из такой связи получать и ему удовольствие, ежели не будет сопротивляться. А чтобы поверил ему служка, он встал на колени перед ним и с таким воодушевлением стал это доказывать, что то ли от испуга, то ли от шока, но сомнительное удовольствие Ивашка получил, а потом пришла пора и воеводы водить. Ночью холопа Чермный не отпустил и, крепко сжимая в объятиях, как большую драгоценность, уснул.
А проснулся он один в холодной опочивальне. Сладко потянулся, вспоминая, подробности прошлой ночи и затвердел сразу, как только подумал о заднице служки. Только захотел призвать к себе холопа, как крик разорвал утро.
