Отть разглядывал товары и купцов; он поинтересовался, сколько стоит бурая лисица, постучал по медному щиту, подул на лезвие меча, пощупал пальцами выделку пестрого ковра; он приценивался и торговался, однако ничего не покупал. Велло тем временем всматривался в снующих взад и вперед людей, вглядывался в лица, прислушивался к голосам — он искал своего врага. Велло и сам еще не знал, как он поступит, доведись им встретиться, но чувствовал, что не совладает с собой и вцепится тому в горло. Рассудок говорил ему, что это неправильно, однако не мог подсказать ничего более разумного. И потом, как поступить со своим кровным врагом, — казалось Велло делом второстепенным. Главное — найти его. Вероятнее всего, он вытряс бы из Рахи душу либо вцепился в него мертвой хваткой, но заставил бы сказать, что с Лемби и где она.
Они заглянули и в крытые ряды, где на широких столах лежало множество товаров, где продавали, торговались, толкались, где стоял шум и звенело серебро.
На ночь Велло, Отть и часть слуг отправились на постоялый двор; люди там пили, пели, играли на гуслях, глядели, как пляшут подвыпившие мужчины. Кто уставал, тут же растягивался на соломе и засыпал.
Велло же подозвал хозяина, показал ему серебряные монеты и с помощью слуги, который кое-как объяснялся по-русски, получил маленькую комнатушку и несколько шкур, чтоб подстелить под бок и накрыться.
— Завтра продадим шкуры, мед и воск, купим соли и — назад, в Мягисте, — сказал Отть, укладываясь спать.
"Не из-за соли мы сюда ехали", — подумал Велло, но промолчал.
На следующий день они продали шкуры купцам из Риги, а мед и воск русским из Новгорода.
А потом Велло и Отть очутились подле какого-то здания; на его башне кто-то бил в большой колокол и трезвонил в маленькие. Народ, крестясь, толпой валил внутрь — все больше русские. Приказав Оттю подождать, Велло переступил порог здания. Терпкий запах, напоминающий запах в избушке колдуньи, ударил ему в нос. Он прошел дальше и сквозь сизую завесу дыма увидел перед золотыми дверями и сводами желтоватые огоньки. Тут же, на возвышении, стоял мужчина в лиловом балахоне до пят, украшенном серебром. В руках он держал цепочку, на конце ее, покачиваясь, дымил маленький сосуд.
Внезапно двери отворились, и оттуда вышел мужчина в высоком расшитом золотом головном уборе, в длинном позолоченном балахоне и что-то произнес нараспев грохочущим голосом. Сразу же вступили мужские и женские голоса и полилась песня, такая жалостная и красивая, что Велло в первое мгновение просто оцепенел. Что же это такое: на улице шум и галдеж, а здесь покой и торжественное песнопение! Так народ хвалит здесь бога! Богу, должно быть, приятно слышать такую песню. Интересно, тот ли это самый бог, что у рыцарей и патера? Едва ли. Ведь бог русских не притесняет, не то, что бог тех.
