– Ты не можешь уехать, Кэтрин, – произнес Зейн, глядя на Кэт, – лицо ее залил румянец, в глазах застыли боль и стыд.
– Но я должна, я не могу продолжать этот проект…
– Позволь мне закончить, – прервал он ее, вытянув руку и стараясь унять гнев. Он сердился на себя самого за слабость, за то, что не сумел удержаться, услышав смех, доносящийся из комнаты матери. – Ты можешь продолжать работу с проектом, но, по правде говоря, я беспокоюсь сейчас вовсе не о нем.
– Правда? – Кэт искренне удивилась, и Зейн в который раз подумал, что эта девушка явно недооценивает себя. Она, яркая и красивая молодая женщина, отдалась ему вчера без малейших колебаний, но вряд ли она отдавала себе отчет в том, что это он ее соблазнил, а не наоборот.
– Нужно подумать о том, что произошло вчера, и кое-что обсудить, – сказал Зейн, осторожно выбирая слова.
– Что именно? – спросила Кэт в недоумении, не похоже было, что она притворяется. Что ж, подумал Зейн, одно хорошо: похоже, то, что произошло, не было искусной постановкой.
– Собирая материал для исследования, ты читала что-нибудь о законе, согласно которому шейх выбирает невесту?
Кэт покачала головой, глядя на него с изумлением.
– Ты была девственницей. Если шейх соблазнит невинную девушку, законы Нарабии велят ему жениться на ней и почитать ее как свою королеву. Это древняя традиция, родившаяся много веков назад, чтобы защитить молоденьких девочек во дворце шейха от посягательств.
– Но я не такая юная, и ты не воспользовался мною. Ты даже не знал, что я девственница.
Зейн отчего-то рассердился на возражения Кэтрин – он не понимал сам себя.
– Но факт остается фактом.
– Мне очень жаль, что я не сказала тебе правды. Это было глупо и самонадеянно…
– Кэтрин, прошу тебя, прекрати, – прервал ее Зейн, вставая и подходя к ней. Кэт сидела, сжав руки в кулачки; он присел перед ней на колени и накрыл ее руки своими ладонями.
– Я все испортила, верно? – глухо произнесла она, и Зейну захотелось поднять ее на руки и утешить, однако он удержался и, подняв ее подбородок указательным пальцем, сказал:
– Послушай, Кэтрин. Это не только твоя вина, и к тому же ты была неискушенной в подобных делах – в отличие от меня.
– Да, но я соврала тебе, – возразила Кэтрин, смаргивая слезы. – И теперь у тебя могут быть проблемы.
Какая ирония судьбы – увидев эту девушку в салоне матери, такую искреннюю, открытую и привлекательную, он не сумел совладать с собой. Зейн знал, какие легенды слагают про эту комнату: что она стала тюрьмой для бывшей королевы, что отец запер ее там, когда она забеременела. Он понятия не имел, было ли все это правдой, потому что мать никогда не говорила об отце, будучи трезвой. Однако догадывался, что правда, возможно, еще менее привлекательна и куда более запутана. Однажды, порядком набравшись, мать проронила, что Тарик был единственным мужчиной, которого она любила. Зейн так и не понял, как это возможно. Как могла мать любить человека, чья любовь – настоящая или нет – разрушила ее жизнь? И он пообещал себе, что не позволит себе подобного разрушительного чувства. Если любовь требует позабыть о себе, то она ему не нужна. Что же до того, как относился к матери отец, Зейн не питал иллюзий на этот счет; чтобы это понять, ему было достаточно приехать в Нарабию. Но то, что произошло между ним и Кэтрин, было опасным увлечением – и оно тоже заставляло позабыть о здравом смысле. Иначе отчего он стоит перед ней на коленях, отчаянно ей сочувствуя?
