— Кажется, господину Тиффано нехорошо… Слабость, недостойная сана инквизитора.
Кысей сжал кулаки, но головы не поднял. Мне вдруг стало обидно за него. Я и сама бы с удовольствием прошлась по его больному месту, но терпеть это от других — увольте! Я поднесла ладонь ко рту и охнула:
— Простите м-м-меня, — пролепетала я. — Мне… н-н-нехорошо…
Я схватилась за инквизитора и прошептала:
— Мне надо на свежий воздух…
— Начинайте без них, — властно махнул рукой толстяк в церковной мантии, очевидно верховный каноник, о котором говорил Кысей. — Вы же не против, гаш-и-ян Иль Чжи?
Гаяшимец преклонных лет милостиво кивнул головой, его лицо, в отличие от всех прочих, могло своей невозмутимостью соперничать с камнем.
Я вытащила Кысея за дверь, где он глубоко вздохнул и тут же попытался меня отчитать.
— Заткнитесь, господин инквизитор! — рявкнула я и приперла его к стенке. — Дайте сюда!
Я выудила из ворота его мантии святой символ и сдернула цепочку вместе с ним.
— Что вы себе позволяете? — возмутился инквизитор, перехватив меня за запястье.
— Я не хочу краснеть за вас перед столь важными особами, когда вас стошнит, ровно девицу трепетную. Поэтому смотрите внимательно на святой символ и слушайте мой голос.
Он удивленно замер, а я стала мерно раскачивать перед его лицом священную побрякушку. Она была из серебра и очень удачно приковывала к себе взгляд.
— Вы слышите только мой голос. Только мой голос. Мой голос. Только он. Один… Два… Три… Четыре… Пять… — побрякушка раскачивалась в такт счету, и глаза у инквизитора затуманились. — На столе перед вами лежит кусок мяса. Обычное мясо. В комнате пахнет, как на рынке у торговца. Рыбой, фруктами, пряностями. Пахнет гвоздикой. Пряной гвоздикой. На счет пять вы проснетесь и зайдете в комнату. Вы извинитесь за меня и скажете, что у госпожи Хризштайн слишком слабый желудок. Один… Два… Три… Четыре… Пять…
Инквизитор очнулся и какое-то время в замешательстве смотрел на меня. Я протянула ему цепочку и сказала:
— Пойдемте, а то все пропустим. Вас не будет тошнить, не бойтесь.
Он раздраженно вырвал у меня из рук свою драгоценность и пробормотал ругательство, а я подумала, что стоило бы навязать ему еще и желание меня поцеловать. Ладно, успеется. Никуда он от меня не денется.
— Вам уже лучше? — ядовито заметил магистр.
— Прошу прощения за госпожу Хризштайн, ей еще нездоровится после морского путешествия, — твердо ответил инквизитор и устремил недрогнувший взгляд на тело. — Надеюсь, мы ничего не пропустили.
