В тот вечер, провожая меня до моего домика, Алекс в первый раз меня поцеловал, прежде чем пожелать доброй ночи.
Наутро я встала против обыкновения рано и пошла на море, чтобы поплавать всласть до завтрака. На пляже, как всегда в это время, никого не было — биологи в большинстве своем поздние пташки. Никого, кроме Алекса. Он стоял у кромки воды и глядел куда-то вдаль; его силуэт четко вырисовывался на фоне серебристо-голубой глади — ни рябинки сегодня не было на ее поверхности.
«Писаный красавец?» — подумала я. Нет, конечно. Он высок и плечист, но для мистера Вселенной его широкие плечи чересчур покаты, а бедра, пожалуй, широковаты. Давно нестриженные светлые волосы, еще больше выгоревшие на солнце, и голубые глаза составляли особенный его шарм, но круглое лицо с курносым, типично русским носом не было красиво в общепринятом смысле слова. Впрочем, таков, как он есть, он меня более чем устраивает.
Алекс спиной почувствовал мое присутствие и обернулся; на лице его появилась радостная улыбка, так гармонировавшая с его большим ртом и широкими скулами. Я подошла к нему; мы молча взялись за руки и вошли в море.
Теплая вода гладила кожу, ласкала тело, и мы медленно заходили все дальше и дальше, но очарование этого постепенного погружения было вдруг нарушено: когда вода дошла мне до пояса, я оступилась и упала, увлекая за собой Алекса и подняв тучу брызг. Захохотав, мы поплыли; мы плыли лениво, высоко задрав головы, чтобы случайная волна нас не захлестнула и ничто не мешало нам разговаривать.
О чем мы говорили? У меня прекрасная память, но я не могу вспомнить слов. Я помню только ощущения — мое невесомое тело скользит по самой поверхности воды, лучи солнца гладят кожу прямо через теплую прозрачную воду, и рядом — его белая голова, причем светлые волосы, намокнув, кажутся не темнее, а еще светлее.
Мы плывем и разговариваем, и мне кажется, что нет ничего, кроме этого момента, нет ни прошлого, ни будущего, есть только море, ощущение радости — и Алекс.
Но, очевидно, этот момент здорово растянулся, потому что когда Алекс осторожно спросил меня, не пора ли возвращаться, и я остановилась и поглядела на берег, то с удивлением увидела, что его почти не видно. Пропал из вида не только пляж, но и весь лагерь; недокрашенный Любой забор исчез, и только здание ангара в поле зрения выглядело как крошечный игрушечный домик с двускатной крышей, но без окон. Только по этому временному Витиному пристанищу можно было заподозрить, что на берегу что-то есть, — вся территория лагеря смотрелась с этой точки зеленой полосой, над которой возвышались горы, чьи поросшие темной зеленью склоны контрастно выделялись на фоне глубокого голубого цвета неба.
