— Но кто ей мог помешать вернуться вечером, чтобы попробовать отомстить?
— Каким образом? По берегу вечером никто не ходит — в темноте это невозможно, да и погранцы поймают…
Поймают они, впрочем, и одинокого пешехода, который в это время пойдет по верхней дороге. — Ника, кажется, взяла на себя роль вечно во всем сомневающегося Фомы-неверующего.
— Мне кажется, миниатюрная женщина, если она пойдет, не зажигая света и стараясь не шуметь, имеет все шансы проскочить незамеченной. Тем более что вчера на всем побережье наверняка не было ни одного трезвого человека, и погранцы — не исключение.
— О чем мы с вами спорим? — вмешалась Вика. — В первую очередь надо узнать, была ли Лиза на глазах у тренеров вчера вечером на озере или нет. Об этом вполне можно расспросить Колю Антонова. Впрочем, Таня, ты, кажется, была дружна с Малютиным — почему бы тебе не сходить туда и не поговорить с ним?
Не сговариваясь, мы решили, что не стоит пока выносить сор из избы. О том, что со мной вчера случилось что-то необычайное, знали только девочки и Алекс, да теперь еще и Ванда. Во время всеобщего веселья никто и не заметил, как Тошка вытащил меня на берег и как потом с помощью Алекса меня унесли в домик, а если и заметил, то не обратил внимания. Если все, что со мной произошло, — случайность, то пусть так и останется случайностью. Если же кто-то намеренно пытался лишить меня жизни, то у нас недоставало фактов, это подтверждающих. Предположим, я захотела бы рассказать об этом Максиму (Рахманов был в Москве). Что я ему скажу?
Что во время ночного купания кто-то меня пытался прикончить — и приведу в качестве доказательства ссадину на голове? В лучшем случае он сочтет все это моими пьяными бреднями. И к тому же это не улучшит мою репутацию.
— Чего уж говорить о наших репутациях, эта тема может заинтересовать разве что Анну Николаевну, — засмеялась Ника. — Здесь все нас знают как облупленных. У Ашуко, наверное, есть какое-то чудесное свойство — как только люди сюда попадают, то немедленно забывают, что в Москве у них кто-то остался; здесь все мужчины холостые, а женщины свободны. Волшебство, да и только!
Наверное, мы были слишком молоды и влюблены, чтобы долго размышлять о серьезных и, главное, мрачных материях. В такой солнечный день просто не верилось, что кто-то может вынашивать злые замыслы. Гораздо проще было поверить в то, что все это всего лишь нелепая случайность.
Впрочем, у Ванды было особое мнение. Она слушала нас молча, сохраняя на лице недовольную мину. Хотя, присмотревшись повнимательнее, я поняла, что это было не неодобрение, а что-то другое, как вскоре выяснилось, элементарный страх, страх за меня, глупенькую.
