Но, конечно, я при этом не забывала про Алю. Однако расспрашивать о ней в лоб я не хотела — тем более, что никто из персонала не знал, что мы с ней сестры. Как-то раз мне удалось отловить Косолапова между заседанием комиссии и лекцией для слушателей платных психологических курсов и разговорить на интересующую меня тему. К моему разочарованию, выяснилось, что он работал вместе с Алей (коллеги звали ее Сашей) только один год — а потом ушел в Институт Склифосовского и только недавно вернулся сюда, уже в ранге заведующего. Увы, очень мало осталось сотрудников, которые помнили бы Александру, и еще меньше тех, кто находился рядом с ней в ее последние дни. Многие в перестроечные времена уехали в Израиль. Светловолосая психологиня основала свою фирму в Америке. Оставалась Алина Сергеевна Сенина, седоволосая красавица, старший научный сотрудник Центра, которой Аля восхищалась — в ней было все, чего не хватало Але: стать, внешность, уверенность в себе, умение поставить на место кого угодно.
В дневнике о Сениной не упоминалось — значит, Аля познакомилась с ней позже. Но, увы, Алина Сергеевна тоже ушла в отпуск, и я рассчитывала познакомиться с ней поближе уже осенью.
Все врачи с пятого этажа во время ремонта разбежались кто куда, и теперь там, как и на третьем, работали новые сотрудники — молодые честолюбивые психиатры, со многими несомненными достоинствами; но в моих глазах у них у всех был один существенный недостаток: они не знали Алю.
Из сестер на третьем этаже работала Ира Милославская — та самая Ирина М. из Алиного дневника. Лет тридцати шести, с круглым улыбчивым лицом, она была очень привлекательна, и, несмотря на хрупкую фигуру и маленький рост, больные ее слушались с полуслова; чувствовалось, что она справится не только с бьющейся в припадке истеричкой, но и с настоящим возбужденным сумасшедшим — такая в ней ощущалась внутренняя сила. Мне трудно было себе представить, что она могла плакать, нарвавшись на домогательства шефа, но ведь это было двенадцать лет назад…
Ирина могла бы считаться лучшей сестрой отделения, если бы не было Клавы — высокой большой женщины с гривой темных, не поддающихся седине и возрасту волос и внимательным взглядом из-за стекол очков. Я легко могла бы представить себе Клавдию Петровну в военном госпитале — но она была бы там не ангелом милосердия, скрашивающим своим присутствием последние часы обреченных и приносящим утешение, нет — она бы до последнего тормошила умирающих, стараясь удержать их на этом свете. Я никогда, ни у кого не видела такого сочетания доброты и энергии. Поэтому я совершенно не удивилась, когда как-то во время ночного дежурства она рассказала мне, что была мобилизована в свое время на борьбу с чумой и год провела в Средней Азии на казарменном положении — просто не могла ее миновать война, а чума — это враг под стать моджахедам…
