строгий приговор военного суда, что едва и не случилось с Лаудоном.
Бездарность, неспособность могли бы быть до известной степени нейтрализованы единодушием; тогда были бы ошибки, но не рознь, не отсутствие всякой руководящей идеи. А именно этим союзники и страдали. Бессвязные, бесцельные, как бы случайные операции, бездействие при огромных средствах, недоверие, зависть и мелочное соперничество вместо чувства боевого товарищества - вот чем дополнялась неприглядная картина союзного предводительства. И все это завершалось верным залогом неудачи - боязливостью, даже страхом перед прусским королем. Это жалкое чувство могло бы сделаться роковым для союзных армий, если бы распространилось и перешло в массы, но к счастью, массы остались не заражены такою нравственной гангреной.
Как ни плохо было высшее начальство, оно было еще более жалким по сравнению с прусской армией. Во главе сил стоял король, одаренный военным гением, смелый, решительный, настойчивый, владевший редким даром - верно оценить противника и на этом строить планы. Он делал иногда грубые ошибки, зная, что противник не сможет, а чаще не посмеет его накрыть, и не ошибался. Но редко упускал ошибки союзников, особенно - бесплодную потерю времени. Наконец, будучи государем, он не боялся ответственности, как союзные генералы. Он был единой душой, единой волей армии.
Под стать королю были и сподвижники Фридриха. Не все они вполне отвечали своему назначению; многие из них мешали своему предводителю, делая грубые ошибки. Но все-таки находилось много даровитых и способных, служивших королю настоящими помощниками; таких генералов в немногочисленной прусской армии было больше, чем в союзных войсках, вместе взятых.
Военное искусство находилось в Европе в упадке, кроме Пруссии. Войска были неповоротливы, плохо обучены и, вследствие неспособности к маневрированию, от всякого продолжительного движения приходили в беспорядок. Вооружение было большей частью плохое, стрельба слабая. Любой из союзных армий требовались сутки на построение боевого порядка: расположившись к бою, боялись тронуться с места, чтобы не перепутаться. Незначительно лучше была военная часть у австрийцев; во Франции же расстройство государственного управления перешло в армию, дисциплина упала так низко, что военной службы практически не существовало.
В России военная служба была для податного сословия пугалом. Нижний чин имел право выйти в отставку по выслуге 8 лет, если его заменит один из ближайших родственников, но охотников почти не было, и закон пришел в полное забвение. От военной службы отделывались всеми способами; рекрутские недоимки были беспрестанные и тянулись целые годы. Закон предписывал кроткое обращение с новобранцами, но не исполнялся, потому что шел в разлад с общим уголовным законодательством, с давно установившимися жесткими обычаями и со взглядами русского общества на отношения людей старших и младших, господ и слуг. Требования службы были большие, обращение начальников с нижними чинами жестокое, разлука с семьей предстояла рекруту долгая, почти вечная. Побеги между солдатами были часты, особенно между рекрутами. Варварское клеймение рекрут, заимствованное Петром Великим из Германии, было заменено бритьем лба, повторявшимся до прибытия рекрута к полку. Указы о сроках для безнаказанной явки беглых рекрут и большие денежные премии за пойманного не вели к успеху. Следствием этого был постоянный некомплект войск.
