Поняв, что если не принять особых мер, сейчас у него зайдет ум за разум, император отложил дагерротипы и взялся сначала за чтение рапорта князя Васильчикова, а потом и за послание великого князя Артанского, предлагающего военный союз для отражения неприятеля и помощь против прочих бед, одолевающих Российскую империю. Прочитав послание артанского князя>[13], император Александр задумался, потом в ворохе карточек-дагерротипов нашел ту, на которой были изображены великий Артанский князь Серегин и князь Васильчиков, и внимательно всмотрелся в изображение, пытаясь понять, что это за человек протягивает ему руку дружбы от имени так называемой Великой Артании. Подумалось, что такой человек силен и прям, как висящий у него на боку клинок, и в то же время на его дружбу можно положиться. Званый на княжение вместе с дружиной, первый в своем роду, по статусу он даже немного выше основателя династии Михаила Романова. От первого из Романовых требовалось только не дергаться, а все остальное Пожарский с Мининым и прочий народишко сделали сами; Артанский же князь лично водил свои полки на супостатов, и не успокоился, пока не загнал их в могилу всех до последнего. Страшный человек, однако, признающий только окончательную победу.
Еще раз перечитав рапорт Васильчикова и послание Серегина, а также пересмотрев карточки-дагерротипы, император позвонил в колокольчик, и, как только на звук явился дежурный лакей, распорядился доставить к нему гонца из Севастополя на предмет уточняющих расспросов. И вот корнет снова навытяжку стоит в царском кабинете, но ничего нового добавить не может. Его рассказ как очевидца полностью совпадает с рапортом Васильчикова и посланием самого Серегина. Только вот об Артанском князе корнет говорит восторженно почти взахлеб, как о самонаилучшем командире, хотя сам под его командованием не служил. Парадокс, однако. Впрочем, по словам курьера, такая же, казалось бы, беспричинная эйфория охватила почти весь Севастополь. В церквах служат благодарственные молебны, а люди на улицах поздравляют друг друга с будущей победой, хотя победы еще и не видать. Брюзжат только немногочисленные пессимисты, но на них никто не обращает внимания. В английских и французских войсках, напротив, царит уныние, будто их уже разбили и теперь русское вторжение угрожает уже Лондону и Парижу.
Император еще немного расспросил корнета о его путешествии на воздушном корабле, но информация была на удивление скудна. Вошел через грузовой люк вместе с конем в трюм штурмоноца в Севастополе, через некоторое, совсем небольшое, время вышел на киевское шоссе между Гатчиной и Санкт-Петербургом. Внутри все сделано не как у людей, а из металла. Все острое, холодное, глядишь порежешься. Летательный корабль снаружи при лунном свете видел вполне хорошо. Весь из блестящего металла и острый как волчий зуб. Летает не как птица, маша крыльями, а сам по себе. Да и крыльев-то у него никаких и нет. Поднялся в воздух, будто всплыл, развернулся – фюить, и улетел, только его и видели!
