— Васильевна, — поправила Дежкина и присела на край стола. — Стареешь, товарищ майор, Васильевна я.
Как-то приятнее разговаривать по телефону сидя не в кресле, а почему-то именно на уголке стола. Она уже не раз замечала за собой, что во время разговора встает и пересаживается из кресла вот сюда.
— Это ты стареешь, Васильевна. Потому что я Иваныч, а не Михалыч. Ладно, давай, выкладывай, что у тебя ко мне. Ведь не про возраст поболтать позвонила.
— Не про возраст. — Дежкина глянула в зеркало. За это «стареешь» Стуков еще ответит. — Слушай, Михалыч-Иваныч, я вот чего звоню — можешь в общегородской одного человека объявить?
Тихонько вошла Калашникова, аккуратненько поставила чашки на стол и отошла в сторонку, чтобы не мешать.
— Ну-у, начинается! Ну вот взяла бы да хоть разок позвонила, чтобы я снял с розыска, сделала бы старику приятно. Так ведь нет, всем только разыщи.
— Значит, тебе теперь вот таким образом приятно можно сделать? — засмеялась Клавдия. — Хорошо, будем знать. А если серьезно? Очень нужно.
— Ладно, присылай, что с тобой поделаешь… — тяжко вздохнул майор Стуков, как будто теперь ему самому нужно этого человека разыскать. — Кто он хоть? Замочил кого-нибудь или от жены ушел?
— Не он, а она. — Клавдия продолжала вертеть в руках фотографию старухи. — Соседка… моя. Три дня назад из дому ушла и не вернулась.
— Ну муж побил, вот и не вернулась! — Воскликнул Федор Иваныч. — И из-за этого в розыск? Да у меня, знаешь…
— Не муж это! — перебила его Дежкина. — Никакой не муж. Ее муж уже давно в могиле. Она просто склеротичка, вот и все. Забывает, как ее зовут, где живет. Несколько раз уже такое бывало.
— Сколько ж ей лет? — поинтересовался Стуков.
— Восемьдесят шесть.
— А она одна живет или с детьми?
— С детьми.
— Так пусть они в свое отделение пойдут.
— Федь, ну ты ж знаешь! — вздохнула Клавдия. — Раньше, чем через неделю, не возьмут. А в общегородской попадет только месяца через два. Она же старая больная бабка, бродит сейчас где-то по городу и не знает даже, как ее зовут. Ну что тебе стоит?
— Ладно! Едрени пельмени, я прям какой-то рыжий получаюсь, как тот волшебник в голубом вертолете. Давай, диктуй данные.
— Редькина Дарья Александровна, тринадцатого года рождения, рост метр пятьдесят восемь, волосы белые, седые, глаза голубые. Одета была в бежевое пальто с цигейковым воротником и черные войлочные сапоги типа «прощай молодость». Знаешь такие?
— Знаю. — Стуков был явно не в духе. Но он человек добрый, никогда не отказывает.
