- А у нас же гостят сродственники, - вспомнил вдруг Эдивид. - Комарье мы болотное, коль забыли об этом.
Давспрунк хлопнул в ладоши и приказал слуге:
- Пусть приведут сюда Войшелка. И княжна Ромуне пусть пожалует.
У Далибора невольно вздрогнули веки. Но никто в веселом и хмельном застолье этого не заметил, да и не хотел: ничего замечать. Был мед, было вино, было дымящееся мясо и была песня. Всего в избытке. Женщинам уже не терпелось одарить лаской отважных муженьков, едва те выйдут из-за стола, А что еще нужно человеку, особенно если впереди мрак тревожных дней, если не знаешь и не можешь знать, на каком шагу и на каком вдохе вопьется в твою плоть смертоносный металл?
Далибор почему-то вспомнил, как шли через холодное уже болото, как оскальзывались и словно повисали над бездной ноги: даже пот на лбу выступал и подкатывала тошнота, пока найдешь, нащупаешь под водою спасительную стлань. В какой-то момент из чахлого кустарника долетел громкий хруст - все увидели старого лося. Он тоже пробирался на сушу. Особенно опасные зыбучие места проползал на животе, далеко выбрасывая перед собою передние ноги.
- Чуть ляжет зима, схватится льдом болото, мы перейдем его и голыми руками возьмем Миндовга, - сказал Эдивид.
В это время дверь отворилась и в покой втолкнули Войшелка. Руки у него были связаны. Над левым глазом трёхрогой звездой густел синяк. Сквозь разорванный рукав рубахи светилось тело. Сын Миндовга с презрением оглядел присутствующих. Ему и в голову не пришло уставиться взглядом в пол, как обычно делают пленные, особенно зная, что их привели не для того, чтобы погладить по головке и попотчевать чем-нибудь вкусным. Попотчевать, известно, могут, швырнув, как собаке, обглоданные кости со стола.
- Ну, что скажешь, кунигас? - приняв напыщенную - руки в боки - позу, с издевкой спросил Эдивид. - Вас же там, на болоте, было уже два кунигаса: твой папаша и ты.
Эдивид, а вслед за ним и Товтивил захохотали. Давспрунк молчал, сверля племянника вопрошающим взглядом. Казалось, он испытывает некоторую неловкость.
- Развяжите меня, - не попросил, а потребовал Войшелк.
- А вы с отцом Рушковичей развязывали, когда резали их, как свиней? - вскочив из-за стола, подбежал к Войшелку Эдивид. Он, Эдивид, был широк в плечах, но сухопар. "Похотливый петух всегда в чреслах сух", - говорили о нем, имея в виду неумеренное пристрастие княжича к слабому полу.
Войшелк высокомерно молчал. Тут подал голос и Товтивил:
