- Алка, - взволнованно выдохнул Миндовг, снимая шапку.
Далибор уже слышал это слово, знал, что оно означает. Алка - священный дубовый лес, твердыня древней литовской веры. Дуб, а не какое-либо иное дерево избрали боги, чтобы в шуме его стойкой листвы посылать свое благословение и свои приказы всем, кто поклоняется Пяркунасу. Дуб не боится молний, он сам - сын молнии. С высоты отведенных ему веков жизни смотрит он на сменяющиеся поколения людей, видит, как младенцы, спавшие в колыбелях в его тени, растут, набираются сил, становятся воями, потом - старцами, обладателями белых, как снег, бород. Старцы умирают, ложатся легким пеплом на поминальных кострах, но, как те же желуди, приходят на эту зеленую землю новые люди, чтобы чтить и сберегать то, что вело по жизненным дорогам их дедов,
Литвины начали совершать свою молитву. Далибор стоял поодаль, тоже сняв шапку. В его христианском Новогородке священным древом, благословенным самою Богородицей, священнослужители объявили белую березу. Над дубом же язвительно надсмехались, ибо он был деревом старой, языческой веры. А что языческое (поганское, как они говорили) - то все дурь и блажь, а тот, кто верит в старых богов, тоже глуп и темен, проще сказать - дубовая голова. А еще проще - дубина стоеросовая. Но вот стоит рядом Миндовг, неугомонный, с жесткими глазами кунигас, и говорит, что дуб - щит его народа. И Далибор верит ему, потому что видит, как горят глаза у литвинов, какой любовью светятся их лица. Литвин никогда не срубит дуб, лучше даст на отсечение руку или ногу. А, скажем, в Рязанском православном княжестве дуб не в таком почете, но и там он - щит и страж. Спасаясь от татарской конницы, рязанцы вырубают целые дубравы, кладут их кронами к югу, и встает в голой степи, наводит страх на ошеломленных степняков непроходимая и непроезжая, ощетинившаяся рогами стена.
Далибор опустил глаза и в облетевшей дубовой листве увидел среди других желудь, успевший уже прорасти. Крепким белым корешком, этакой кривулькой, он нащупал землю, его розовые сочные семядоли разошлись, раскрылись, и на белый свет осторожно выглянула маленькая почечка. Желудю еще предстоит перезимовать, и если он не поддастся морозу, то будущей весной быстро пойдет в рост. Уже не желудь - дубок. Но сколько испытаний ждет его впереди!
- Видал наши священные дубы, княжич? - растроганно спросил Миндовг. - В них могущество литовской земли. Клянусь богам: я вознесу Литву на такую высоту, о какой мечтать не смеют мои враги. Учат мудрецы: ни во что особо не влюбляйся, чтобы потом не разлюбливать. Знаю, как тяжко это и больно - разлюбливать. Что нож в живую рану всадить. Но я люблю Литву и хочу, чтоб она была моею.
