Он в мгновение ока скатился с крыльца, облапил Далибора сильными цепкими руками. Тот прямо онемел от неожиданности. Шершавые губы Миндовга, его жесткая черно-рыжая борода теркой прошлись по щеке. И тут Далибор увидел нечто такое, от чего зашлось сердце, а в горло словно сыпанули раскаленным песком: на бугристой загорелой шее кунигаса на тонюсенькой серебряной цепочке висел железный желудь, точь-в-точь такой, как тот, что лежал в кисете у Далибора. Они были, как две пчелы из одной борти. У княжича пошла кругом голова, и он, чтобы не упасть, сел на крыльцо. "Напугал, литовский медведь, дитенка", - подумал, известное дело, Костка и, без лишних церемоний отстранив плечом Миндовга, бросился к княжичу. Но тот уже овладел собою, сухо бросил наставнику:
- Стой, где положено, когда разговаривают кунигас Литвы и новогородокский княжич.
IV
Миндовг не сегодня и не вчера надумал объединить под стропилами, под крышей единой державы всех, кто поклонялся Криве-Кривейте, связать в один сноп колосья, качавшиеся до этого каждый сам по себе. Литва, Жемайтия, Ятвязь, Земгалия, Пруссия с их густонаселенными землями давно не давали покоя кунигасу, который пока что сидел в своей маленькой деревянной Руте и едва успевал отбиваться от соседей-соплеменников. Они лезли со всех сторон, вытаптывали его нивы, убивали, уводили с полоном его людей, жгли веси - каймасы. Он скрипел зубами от ярости, как раненый, затравленный вепрь. В последнее время дело дошло до того, что по ночам ему снилась красная трава, красные деревья, увешенные человеческими черепами.
Задумывался ли он над тем, какое государство хочет иметь и чего это будет ему стоить? Незадолго до него гигантскую державу создали Чингисхан и Батый, залив кровью Азию, растоптав своею конницей половину Европы. Она была как перекати-поле, эта держава, - катилась с востока на запад, подминая под себя все живое, вовлекая в свое неудержимое движение многочисленные племена и народы. Стоном стонала израненная копытами земля, а сам Чингисхан, "сотрясатель Вселенной", как называли его, умирая, пожелал быть похороненным так, чтоб его могилу не могли отыскать потомки. "Сотрясателя" зарыли посреди широкой степи, а по тому месту, где он наконец обрел покой, пропустили тысячные табуны. Ни камня, ни кургана не осталось после него. Почти таким же способом ушел от объяснений с потомками после своей кончины завоеватель Рима Аларих: перекрыли плотиной реку, на осушенном дне вырыли могилу и снова пустили воду. Плещет река, катит волны, и поди догадайся, что на глубине, куда не достает взглядом солнце, спит вечным сном тот, кто с одинаковым упоением дробил камень крепостных стен и людские кости.
