Чуть свет снова пустились в путь. Через какое-то время Найден подозвал Далибора:
- Княжич, сюда!
Далибор подъехал, видит: холоп с просветленным лицом склонился над громадным муравейником.
- Чего тебе? - недовольно спросил Далибор.
- Смотри! - чуть ли не на шепот перешел Найден, кивая на верхушку рыжевато-бурого кургана. Диво-дивное предстало взору княжича: сотни муравьев выползали из дырочек-ходов, и у всех на спине были крылья. Немного погодя этот светлокрылый рой снялся с муравейника и полетел.
- Раз в солнцеворот и у муравьев отрастают крылья, - словно радуясь чему-то, сказал холоп, провожая взглядом на удивление беззвучный рой. Потом объяснил: - Это муравьиные князья и княгини. Теперь сядут где-нибудь, отгрызут ненужные больше крылья, выроют ямки и отложат туда первые яйца. Глядиш, новый муравейник, новый город вырос. Раз в году и муравьишка бывает крылат, - с каким-то умилением повторил он.
Далибор строго посмотрел на холопа ("Еще один наставник сыскался!") и вдруг представил себе, как увалистый, но крылатый Найден летит над лесом, над полями, над морем, летит, оставляя его, княжича, без своего холопьего попечения. "Улетел бы и даже не оглянулся", - подумал со злостью и приказал Найдену:
- Держись за мною и не суй нос куда не надо!
Остались позади отгорья Новогородокской возвышенности, пошла лесистая равнина. Дни стояли долгие, знойные. Ночи же с их прохладой были коротки, в две соловьиные песни. Вот-вот должна была показаться река Рута. Где-то тут, в городе с тем же названием, сидел Миндовг. Далибору не терпелось увидеть грозного литовского кунигаса: для этого, кроме всего прочего, у него были свои причины.
- Скорее! - время от времени подгонял он воеводу Хвала.
- Не надо бежать впереди своих коней, - строго и решительно отвечал воевода, покусывая свой выгоревший ус, что у него означало высшую степень недовольства.
- Костка говорит, что нам надо спешить, не то не застанем Миндовга в Руте.
- Костка? - переспрашивал Хвал и, недобро усмехнувшись, уходил от прямого ответа: - По чему распознают ляха? У него на пузе бляха.
Зол был воевода на Костку, ибо видел, что тот в большом почете и милости у князя Изяслава Новогородокского, обойдет, гляди-ка, и его, Хвала. Далибор хотел было в очередной раз осадить зарвавшегося воеводу гневным словом, но в это время несколько воев схватились за свои луки и с криком "Кукушка!" навели их на густолапую и в то же время высокую ель. Далибор еще ничего не успел сообразить, как с ели, ломая сучья, свалился и грохнулся наземь светловолосый юный крепыш. Он тут же вскочил на ноги, рванул дубину-мачугу, висевшую у него на кожаной петле через правое плечо. Но ему заломили руки, отняли мачугу, а он знай хватал ртом воздух. Само собой, это был литвин. Плотный, широкоплечий, с прямым, как почти у всех его сородичей, носом. На нем была белая льняная рубаха с длинными рукавами - по-литовски
