Улучив момент, Далибор со всего маху врезал Костке по проволочному колпаку и, похоже, слегка оглушил ляха. Потом еще и еще - с силой, с внезапно нахлынувшей злостью.
- Так его! - взвизгнул Некрас и своим мечом тоже достал наставника. Лях не на шутку обозлился.
- Обоих вас за пояс заткну, - недобро щурясь, сказал он Некрасу, но в это время князь Изяслав махнул рукой в кожаной перчатке: конец поединку. Все зашумели, стали поздравлять княжичей.
- Ловко я ляха мечом хватил, - хвастался Некрас.
Далибор же подошел к Костке, молча смотрел, как хлопочут вокруг него травники-зелейники.
-Ты хват, княжич, - улыбаясь, сказал Далибору Костка.
- А твой брат, прости меня грешного, ни пес ни выдра.
На последних словах он заговорщицки понизил голос.
Челядники смыли с княжичей и Костки грязь и пот, насухо вытерли их жесткими рушниками. Потом принесли из погреба березовика с медом в расписных глиняных братинах. Славно пилось, приятно было ощущать упругий, толчками бег крови по всему телу.
- Княжичей Глеба и Никодима князь Изяслав к себе зовет, - оповестил, низко кланяясь, дворовый мальчик-холоп.
Они поспешили на зов, ибо не любил новогородокский князь ни просить, ни приказывать дважды. Разгоряченные, с влажными еще волосами, остановились на пороге княжьей светлицы. Изяслав, как грузная птица в гнезде, сидел на дубовой скамье. На нем была только белая нательная рубаха, Серебряный крестик светился в полумраке на выпуклой груди. Со двора, где сияло солнце, княжичи не сразу разобрались, что сулит им лицо отца: доброе оно или окутано хмурью. Темными пятнами виделись на нем глаза.
- Рубились с ляхом не худо, - похвалил сыновей Изяслав. - Не жалейте сил, учитесь, ибо мечом князь силен. Гните свои молодые спины сегодня, чтобы завтра все перед вами гнулись. Будет у вас все: и серебро, и дружина, и женами Бог вас наградит, но будет все это, если не хиляками вырастете, а дюжими и храбрыми воями.
Изяслав поднялся со скамьи, подошел к сыновьям вплотную. Они увидели, какое у него усталое, словно подтаявшее по краям лицо. И всего-то минуту-другую назад во дворе, в окружении бояр и купцов, отец был так весел, подвижен, выглядел таким удальцом, что глаз не отвести. Значит, расслабился наедине с сыновьями, отпустил узел на душе, чтобы дышалось вольнее. Далибору сделалось жаль отца, но он не выдал себя ни единым движением, ни единым словом. Князей не жалеют. Это то же самое, что пожалеть небо или молнию на его полотне.
