Из родной старины | страница 2



И называет тебя та девица, в наряде царском, батюшкою…

Умолк отец Кирилл; ни слова не сказали хозяин и слуга. Только, подумав малое время, глубоко вздохнул Лукьян Степанович и ответил старцу:

— Чуден сон твой, и не мне добиться до смысла его тайного.

Опять примолкли все. Наконец, заговорил снова старец обительский.

— Помню я дщерь твою, Лукьян Степанович. Кротка и богобоязлива была всегда Евдокия Лукьяновна. Ведь она на Москве теперь? Бог знает, что ей на долю выпадет…

— Не широка доля у моей дочки любезной, — промолвил, покачивая головою, Лукьян Степанович.

Во дворе боярина Шереметева, Федора Ивановича, служит она у боярышень в сенных девушках. Доходили до меня слухи, что боярышня Ульяна Федоровна нравом крута, и частенько приходится Авдотьюшке слезы лить.

Еще побеседовали оба старика о том да о сем, а потом пошел отец Кирилл в обитель. Лукьян Степанович да Никитич тотчас же на покой легли: на завтра надо было с самым рассветом на пашню ехать…


II

Царские послы

Еще солнце только что выплыло на краю неба, а Лукьян Степанович уже давно за работой был. Перепахивал он под яровой посев полоску длинную, на которой в прошлую жатву рожь плохо уродилась.

«Видно, — думал Лукьян Степанович, — я мало труда положил на полосыньку. Оттого и не благословил Господь сбором хорошим. Вот как теперь поработаю до пота лица своего, — даст Бог, — уродится вдосталь хлебушка… Господи, благослови! Ну, тяни сошку, лошадушка!»

Старенький конек слушался оклика хозяйского, налегал Лукьян Степанович крепко на соху и вел борозду ровную да глубокую. Старик он был, но еще много силы хранилось в его груди широкой, в его руках старческих.

Бодро работа шла… Вдруг остановил Лукьян Степанович конька своего и подошел к соседнему кустику, откуда жалобный писк птичий доносился. Нагнулся старик, поискал между листьями и вынул из куста маленькую, серенькую пичужку. Она боязливо съежилась на его большой, мозолистой руке.

— Ах ты, Божие творение, чего ты кричишь? Может, коршун-разбойник клюнул тебя?

Тихонько оглядел старик пташку: на крыле кровь виднелась.

— Так и есть! — молвил сердито Лукьян Степанович. — Ишь ты, разбойник востроклювый! Ну, не трепыхайся, творение Божие, я тебе худа не сделаю.

Разгладил Лукьян Степанович у птицы перышки, помочил водою крыло и положил на свой зипун, что на земле брошен был.

Опять пошла живо работа. Идя за сохою, поглядывал зорко Лукьян Степанович то на птичку, то наверх, — не летит ли коршун опять, разбойник…