— Я никогда не летала на спецсамолете! Здорово, правда?!
Спецназовец не отвечает, смотрит мимо.
Рёв турбин усиливается, салон начинает слегка дрожать. Входит один из тех, что заходили к Воображале в кабинет — бритый с каменным лицом. Он садится в кресло напротив Воображалы, защелкивает пряжку ремня, поднимает на Воображалу взгляд — тяжёлый, неодобрительный.
— Я в первый раз лечу на военном самолете! — радостно сообщает ему Воображала. Он не отвечает на улыбку, говорит без выражения:
— Пристегнитесь.
Воображала достаёт из-за спины два ремешка с пряжками, крутит их и торжественно защёлкивает. Щелчок очень громкий, больше похожий на лязг захлопнувшегося капкана. Из спинки и подлокотников выдвигаются металлические захваты, смыкаются, приковывая Воображалу к креслу от пяток до шеи. Спецназовец у входа передёргивает затвор автомата. Турбины взрёвывают в последний раз, гудение их становится равномерным, дрожь корпуса прекращается. Прикованная к креслу Воображала выворачивает голову, пытаясь посмотреть одновременно на бритоголового в кресле и охранника у переборки (в момент трансформации кресла переборка становится сплошной, окончательно отгораживая находящихся в отсеке от остального мира). Говорит восторженным шёпотом, недоверчиво:
— Это похищение, правда?!
Лицо у бритоголового каменное, спецназовец смотрит в сторону. Улыбка Воображалы становится шире, в голосе — ликующее предвкушение:
— Класс! А глаза мне завязывать будут?!
смена кадра
Ровный гул турбин, свист рассекаемого воздуха. Немного снизу — летящий самолёт необычного внешнего вида. Серое небо, белые стремительные полосы проносящихся мимо облаков. Сквозь треск помех слышен голос пилота:
— … Выходим из зоны облачности… Повторяю — коридор Б-12 курсом на…
Его перекрывает восторженный голос Воображалы:
— Меня ещё ни разу не похищали! Это так здорово! А в нас будут стрелять?
Мужской голос с тоской:
— Дайте же ей эскимо, может, заткнётся?.
— Я люблю шоколадное, с кофе и фисташками! Здесь есть фисташки?
Растерянный голос пилота:
— Ракеты… Ничего не понимаю…
В отдалённый гул турбин вплетается тонкая визжащая нотка, становится явственнее, усиливается.
— В нас стреляют, да?! Я ещё никогда…
— Дайте же ей наконец фисташки!..
Сирена тревоги. Её перекрывает вопль пилота, в его голосе больше раздраженного изумления, чем мы страха:
— Ракеты, чтоб им сдохнуть!!! Они что там — с ума посходили?!
Визг становится оглушительным. На секунду сквозь него прорывается ликующе-восторженный вопль:
