Но если переодеть Болотника в костюм с синим галстуком, а сверху накинуть зеленый лабораторный халат, то сложно будет отличить его от профессора Захарова. Те же водянистые глаза, словно пронизывающий насквозь, тот же немигающий взгляд, крупный нос, высокий лоб, седина… Только у Болотника борода подлиннее будет и морщин побольше. А так – одно лицо.
Тут даже я обалдел немного. Раньше даже в голову не приходило мысленно сравнить заносчивого академика и этого угрюмого, нелюдимого жителя болот. А тут я даже не выдержал и обернулся, чтобы удостовериться, не привиделось ли мне это поразительное сходство?
И я удостоверился.
Захаров, который позади меня держался за ручки носилок, неотрывно смотрел на Болотника. И на лице академика я увидел целую гамму чувств.
Отвращение.
Презрение.
И застарелую боль, которую пожилой ученый скрывал до этой минуты даже от самого себя.
Однако ни Захаров, ни Болотник не произнесли ни единого слова. Хозяин дома лишь махнул нам рукой – заходите, мол, – и, повернувшись к нам спиной, ушел в дом.
Мы вместе с носилками зашли следом.
Обстановка была знакомой, ничего здесь не изменилось со времени моего последнего посещения. Небольшой коридорчик, за ним скромная жилая комната с минимумом необходимого. Соседняя, немногим больше предыдущей, где стояли две койки для больных. А далее – тяжелая дубовая дверь, за которой, судя по слухам, необходимое было по максимуму, насколько это возможно в условиях Зоны. Знаменитая операционная Болотника, где он совершал настоящие чудеса, о которых врачам на Большой земле оставалось только мечтать.
– В палату несите, – сказал Болотник. – Внутрь операционной не входить, носилки поставьте возле двери. А потом выметайтесь отсюда все. Ждите на улице.
Так было всегда. В свою операционную этот удивительный врач не пускал никого и никогда. Конечно, любопытных было много, считай, вся Зона, но никто не рисковал даже спросить у Болотника – а что там, за дверью? Боялись рассердить. А то вдруг не повезет и случится оказаться здесь с собственной оторванной рукой в кармане или с выпущенными кишками под мышкой, а целитель вспомнит твою харю и пришьет хваталку к заднице. Ничего подобного никогда не было, но кто ж хочет быть первым? Потому те раненые, что были в сознании, безропотно позволяли завязать себе глаза перед тем, как зайти в операционную, – и, получив исцеление, никогда не рассказывали о том, что там с ними было.
Повинуясь приказу Болотника, я тоже направился было к выходу, но окрик хозяина дома остановил меня:
