Наутро лейтенант Волкац принимала взвод. Знакомилась с личным составом и с собаками. Старшина Гирин бойко рапортовал, представляя солдат. Все шло прекрасно, но вдруг… Что такое? «Герда?» — Дина страшно удивилась, когда серая остроухая овчарка вдруг оказалась под другой кличкой. Памятью Дину бог не обидел, и вчера дневальный назвал эту собаку иначе. И — главное — собака почему-то отказывается выполнять простую команду: «Герда, ко мне!» Ухом не ведет, радостно смотрит на хозяина, не понимая, что он от нее хочет? А сержант, о котором она слышала «грамотный дрессировщик, собака у него работает — класс», лицом напоминал вареную свеклу.
Ладно, подумала Дина, всяко случается, позже разберемся. Показал свою Пальму Гирин, за вчерашним Пузыревым числился самодовольный кобель цвета беж по имени Желтый. Дальше… Дальше снова началась какая-то чертовщина: «Помню я эту собаку. Отлично. Почему вдруг Ильза?! Ее ведь Дина зовут!»
Дина — имя необыкновенно популярное у собаководов тех лет. Неудивительно, что пять собак взвода имели такие клички. Однако в списке, который зачитывал старшина Гирин, «дины» отсутствовали полностью. Вместо них появились новоиспеченные «ильзы», «найды» и «лады», которые НИКАК не реагировали на странное словосочетание, в лучшем случае — зевали. Дина оглядела взвод. Перед ней навытяжку стояли двадцать семь парней с невинно-честными глазами. И она все поняла… Солдаты считали НЕВОЗМОЖНЫМ называть собаку именем своего командира, вот и решили проблему. Как смогли. Дина, необычайно растроганная необыкновенным тактом своих подчиненных, с улыбкой приказала:
— Взвод, вольно!
И с улыбкой велела возвратить всем Динам их законные клички.
Состав взвода дрессировщиков подбирал Мазовер, выбирая самых способных, ведь им предстояло потом обучать самим. За многими из них был Ржев, 37-й прошел этот путь тогда еще с собаками-истребителями танков. «Кинжал, нацеленный на Москву» — так называли немцы Ржевский выступ. Отсюда они рассчитывали вновь — и победоносно — наступать на Москву. Филатов, Гирин, Кириллов. Разумеется, говорили об эпизодах, когда применялись собаки, вспоминали бои — каждый свой, — и однажды Филатов сказал: «Но бывает страшнее боя… Входишь в освобожденный город, а там — выжженное пустое пространство и живых людей несколько сотен… На деревенских площадях — виселицы, а из колодцев вынимают грудных замерзших младенцев. Или когда идешь по пеплу сожженных заживо немцами женщин, детей, стариков…»
