Вот уж чего Лиззи никак не хотела бы слышать.
— Все будет хорошо, — бодрится она.
— Будет ли?
— Разумеется, в конце концов.
— Одно дело — не отступаться, невзирая ни на что, другое — прикидываться, что у вас все лучше не надо.
Лиззи обдумывает ее слова.
— Если никогда не будет хорошо, — не сразу говорит она, — зачем продолжать, может, лучше отступиться?
— А затем, — отвечает Белла, — затем, что есть некое другое обстоятельство. И в ту пору оно сильнее вас. А это далеко не всегда предвещает счастливый конец. С чего вы взяли, что все оканчивается хорошо?
— Вера необходима. — Лиззи уже сердится. — Вы же верите?
— Это вовсе не обязательно.
— Но должно же верить, не должно отчаиваться.
— Конец вашей матери был не очень-то счастливым. Не так ли? Судя по тому, что вы мне рассказали.
— Да.
— И как же вы это объясните?
— Не хочу об этом говорить.
— Не хотите, не надо. Приготовьте ужин, и мы обе притворимся, что все как нельзя лучше.
И Лиззи идет разогревать сваренный Ниной чаудер[98], резать испеченный Ниной хлеб.
— Вы хотите, чтобы я стала фаталисткой, — укоряет она Беллу, помешивая поблескивающий охристый суп.
— Нет, не хочу.
— Но вы же говорите, что я ничего не могу изменить, что ничего хорошего никогда не будет.
— Я говорила вовсе не об этом.
— Тогда о чем же?
— В вашей воле принять решение — и уйти. Высвободиться, пока можете, из этой трясины.
Обидеть ее сильнее Белла не могла бы. Белла, славная своей стойкостью, чего только ни претерпевшая ради любви, сочла, что Лиззи может взять и с легким сердцем уйти. Ей не дано страдать, такое, видно, у Беллы о ней мнение.
Лиззи роняет ложку, поворачивается к Белле.
— Вы же не ушли.
— Нет, не ушла, — и Белла вздергивает подбородок — точь-в-точь как на автопортрете.
Лиззи сбита с панталыку, какое-то время она не может оторвать глаз от Беллы, но тут ее пронзает мысль, страшная мысль.
— Вы имели в виду, что вам следовало уйти? — только что не вопит Лиззи.
— Ничего я не имела в виду. Просто рассказывала, какой перед вами выбор. И кстати, сколько можно разогревать суп?
После чего принимается гонять Лиззи за тем-сем: пусть принесет не синие тарелки, а в цветочек, и ложки из нижнего ящика, и салфетки она никогда путем не вытряхивает. Затем, когда суп уже съеден, замечает, что Лиззи смотрит на часы, и говорит:
— Принесите карандаш и бумагу. Я хочу, чтобы вы составили список.
— Чего?
— Того, что нужно сделать до приезда Софи. Ну же, несите бумагу.
— Да вы просто скажите, я запомню.
