Современное искусство | страница 73
Он скатывает холст, ополаскивает лицо и направляет стопы в «У Мило».
«Мама в подвале зелье варганит, папа на улице власти ругает… Не хочу я горбатить на Мэггину маму, она вертит, как хочет, Мэггиным папой»[80], прилаживая скобы для перил, Сэм Хейзен слушает на своем бумбоксе песни, популярные в шестидесятых. Сначала вопил-надрывался «Джефферсон Аэроплейн»[81], теперь ноет-воет Боб Дилан. Лиззи никогда бы не поверила, что Белла разрешит такое у себя в доме, но пока та и слова против не сказала.
Сегодня утром она велела Лиззи подвести ее к столику с телефоном, сказала, что ей нужно сделать один звонок, и услала всех в сад. Днем ей отзвонили, и на время разговора она снова выставила их. Однако Лиззи, вернувшись за темными очками, услышала, как она говорит:
— Откуда мне знать? Я ее тридцать восемь лет не видела.
Тем временем Сэм — а он в придачу к перилам принес еще и выдранную из книги фотографию резного елизаветинского кресла — весело постукивает молотком, насвистывая в такт музыке. Попозже днем, когда Белле звонят во второй раз и троица снова топчется за дверью, Сэм вытаскивает из кармана косяк и спрашивает Лиззи, не хочет ли она курнуть. Нина уставляет глаза в землю, а Лиззи вежливо отвечает, что она бы не прочь, но сейчас она здесь, чтобы ходить за Беллой, и это было бы нехорошо.
— Не скажите, и старушке пошло бы на пользу, если б вы взбодрились. Бог ты мой, дух у вас тут такой тяжелый, хоть святых выноси. И она бы скорее выздоровела, дышись тут вольнее.
— Просто мне надо быть начеку: мало ли что ей понадобится.
— Зря беспокоитесь: моя травка не той силы. Что жаль, то жаль.
Тут Белла снова зовет их в дом, и разговор обрывается. Однако когда Сэм и Нина уже собираются восвояси, а Лиззи разогревает на кухне суп Белле на ужин, он заходит ей за спину.
— Чего там, берите, — говорит он, выкладывая косяк на столешницу. — Курнете на ночь.