После Марни Райан падает на него, тычется лицом ему в шею.
— Ты много о нем думаешь? — спрашивает он, не преминув подпустить сердечности.
Она приподнимает голову.
— Да нет. Это ж сколько времени прошло.
— И тебя не мучат кошмары, ты не вспоминаешь катастрофу и все прочее?
— Больше не мучат. Привыкла.
— А ты кому-нибудь об этом рассказывала, как на духу? Почему бы тебе не рассказать мне подробно, как это было, глядишь, и сама все лучше поймешь.
— Бог ты мой! Чего тут понимать? — кобенится она. — Темнотища была — выколи глаз. Он был пьян, хохотал без остановки точно помешанный, ну и съехал с дороги. И ничего он не сказал, никаких прощальных слов миру не адресовал. Меня уже миллион раз об этом спрашивали. Ничего больше добавить не могу. И никаких тайн тут нет.
— Не может не быть. Об этой катастрофе ходят легенды.
Она переваливается на спину.
— Только потому, что он умер. Хотят эту катастрофу романтизировать, сочиняют, будто она чем-то отличается от других катастроф на других сельских дорогах. А то утверждают, что она — символ всей его жизни. Ничего подобного. Кто сидел за рулем — вот в чем ее единственное отличие. Понятно?
Ее неожиданная речистость хоть и впечатляет его, но никак не убеждает.
— Конечно же, его гибель символична. Буйный конец буйной жизни. В высшей степени американская смерть — разбиться на проселке на хот-роде[74].
— Не было у него никакого хот-рода. И не проселок это был, а шоссе.
— В принципе это дела не меняет.
— Тогда так и напиши, как сказал, чем плохо? А все жуткие подробности побоку.
— А ты расскажи мне все своими словами, ладно? Что же там случилось?
— Сейчас и думать об этом не хочу.
— Ну не сейчас, так потом.
— А у нас это потом будет? Или ты исчезнешь — и ищи свищи.
— Не исчезну, — пылко заверяет он, когда она поворачивается к нему спиной.
— А когда придешь? — Она снова залезает на него, мусолит его шею.
— Скоро, — говорит он, она тем временем сползает пониже. Он ерзает, слегка постанывает. В следующий раз во что бы то ни стало выведаю, что же именно у них в машине тогда произошло.
15
Спустя неделю после Беллиного возвращения Лиззи, войдя в кухню, видит, что у Нины — она хлопочет у плиты — ручьем текут слезы.
— Не надо, — говорит Нина, когда Лиззи, преодолев робость, неловко гладит ее по плечу. Она-то думала, что Нина безмятежно счастлива — иначе и быть не может. — Прошу вас, не надо. Прошу, уйдите.
Глаза у нее красные, опухшие, прекрасные лоснящиеся волосы не чесаны.
