— Ничего не скажешь, самое завидное качество в нанимателе. А что, если она сляжет? Будешь носить горшки?
— Не говори глупостей. У нее артрит, только и всего.
— Откуда ты знаешь? Ты что, видела ее историю болезни? К тому же запись «сиделка-компаньонка у вдовы художника» не очень-то украсит твое резюме. А как же твой профессор?
— Я поняла, что Карлейль никогда меня особо не интересовал. Даже миссис Карлейль[47], и та мне не по душе. И сидеть все лето в библиотеке я не хочу. Я и так проторчала там всю зиму.
— Но нанялась ты к ней вовсе не затем, — начал было он и осекся.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего, не важно. — Он чуть не сказал: «Ты нанялась к ней ради меня», но спохватился.
Сказать так, похоже, не только рискованно, но в некотором смысле чревато обязательствами, за это не иначе как придется отвечать. По правде говоря, ему хочется, чтобы она нанялась к Белле Прокофф, хочется отвезти ее с пожитками туда под веским предлогом, что на поезде ей с багажом не управиться, хочется и самому познакомиться с вдовой. А больше всего хочется войти в мастерскую и постоять там, где Мэдден писал свои картины. Однако сначала он должен, как честный человек, попытаться отговорить ее.
— Не решай сразу, не пори горячку, ладно? Подумай сама: ведь тебе придется проводить с ней двадцать четыре часа в сутки. А потом еще поговорим.
Теперь он поворачивает рычажок, включает музыку громче. Горланя вроде бы по-немецки, подливает себе виски и отступает назад. Дерьмо, а не картина, ничуть не лучше тех псевдо-Мэдденов, которые во множестве малюют его ученики.
— Пропади оно пропадом, — говорит он и, выключая по пути музыку, идет к телефону.
— Слушай, я тут подумал об этой твоей работе, словом, ты права. Чудесное предложение. И ты — чудо. Что бы тебе прямо сейчас не приехать ко мне, я хочу тобой натешиться.
— Ты что, пьян?
— Пьян, но не в хлам, если ты про это. Писал картину, жуткая гадость получилась, не иначе как испарениями надышался. Опасная штука краска, может и убить. Свинец, что ли.
— Ты всегда так говоришь… Ты же знаешь, уже поздно ехать на метро.
— Незадача. И верно, поздно. Поезжай на такси. Деньги я отдам.
— Почему бы тебе не приехать ко мне?
Это вечный предмет их, хоть и не серьезных, препирательств. Он ни за что не соглашается ночевать у нее: когда он приходит, ее сожительницы смотрят на него волком, по утрам снуют туда-сюда — в ванную, из ванной. И он чувствует себя мерзким старикашкой, он уже не раз ей это растолковывал, но она все равно обижается.
