Затем он церемонно — так, будто они и впрямь танцевали менуэт, — поклонился ей, и они снова пустились в пляс.
Тридцать лет спустя — Клезмер к тому времени давно умер — она пошла на его ретроспективу в МОМА, к тому времени она крайне редко посещала музей, чтобы почтить чью-то память, и в глаза ей бросился алый, а-ля средневековый стяг с цитатой из него: «Живопись от начала до конца — прежде всего ритм». И когда она в тяжелого шелка костюме, с тяжелым мексиканского серебра ожерельем на шее стояла в толпе, с нее будто спал груз, даже суставы больше не тяготили, ее тело словно подменили другим, чуть ли не невесомым. И она подумала, как странно, что Клезмер, суровый, аскетичный Клезмер с его редкими волосами и впалой грудью сумел внушить ей то, чего не удавалось больше никому: показать, каково это чувствовать себя красавицей.
8
В баре «У Мило» на Лафайет-стрит разговор в порядке исключения идет не о нравах мира искусства, а о женщинах. Подругам двоих художников приспичило завести детей: одна — ей вот-вот стукнет сорок — съехала, забрав свои горшки-плошки, будет подыскивать себе парня, который хочет завести семью. Другая не оставляет надежды его одолеть: она неделю кряду и убеждала, и упрашивала, и вела себя то ласково и рассудительно, то, заливаясь слезами, будила его посреди ночи.
— Думаешь: наконец-то вот она, ей дети и впрямь не нужны, такая она вся из себя независимая, чашку кофе не подаст, когда ты у нее в первый раз заночуешь, и ты рад-радехонек — надо ж как повезло, по крайней мере, эта не будет на тебя наседать — детей ей подавай. А что в итоге: все они одним миром мазаны.
— Ты когда до этого додумался? Сегодня?
— В тридцать семь. Вот когда у них это начинается. Знаю, ей нелегко. Ее сестра только что родила, у всех ее подруг дети. Только что бы ей не сказать мне лет пять назад, что ей дети нужны?
— Они ничего не могут с собой поделать: материнский инстинкт в их генах уже десять тысяч лет. Воспроизведение рода. Обустроить гнездо, подыскать, кто бы нарыл червей.
— Хрен с ними, с червями. А вот чего я не хочу, так это чтобы мне говорили, будто я загубил чью-то жизнь. Сам я ничего такого никому не говорил. Свою, чтоб ее, жизнь я могу загубить, и ничья помощь мне тут не требуется.
— Да они теперь сами не знают, что им нужно. Из-за этого гадского феминизма у них полная каша в голове.
— Да они никогда не знали, что им нужно. Это еще Фрейд сказал.
— Даже Фрейд не мог докопаться, что им нужно. Ну и что ты будешь делать? Подашься в геи?
