И вот он здесь, стоит в углу, склонив голову, разглядывает сюрреалистическую картину: мозги, раскиданные по дну океана. Первым ее побуждением было: если удастся, вывести его из себя.
— Привет, — нахально бросила она, подойдя к нему, он поднял бровь. — Мы встречались в «Эксельсиоре», — при этом опустила, что работала там официанткой.
— А, да. — Он повернулся к картине.
— Ну и что вы поделываете нынче?
Он сложил руки на груди.
— Вообще-то, — ответил он нарочито небрежно, — пописываю критические статейки. Для «Спикера»[31]. Вот почему я здесь — подыскиваю, что бы сказать об этих картинах.
— И что — подыскали?
Он кашлянул.
— Я тут недавно, надо бы посмотреть на них подольше.
— А я бы знала, что сказать.
— Что же?
— Не следует так сознательно погружаться в свое подсознание.
— Понятно.
— Согласны?
— Пожалуй, в ваших словах есть доля истины. А вы сами художница?
— Да.
— Что ж, спасибо за ваше мнение.
— Я знаю, на чьи картины вам следует посмотреть.
— Не на ваши, я полагаю.
— Нет… но он здесь.
Она указала на Клея — он стоял напротив, привалившись к стене.
— Вот он. В будущем — великий художник.
Эрнест застонал.
— Какой ужас, недопустимо так говорить о человеке.
Она пожала плечами.
— Как бы то ни было, познакомьтесь с ним.
— Что вы думаете об этом? — спросил Эрнеста, указывая на самое большое полотно в зале, Клей.
Длинная, блестящая водоросль плетью обвивалась вокруг шеи какой-то твари — полурыбы, полуженщины. Глаза на ее чешуйчатой голове выскакивали из орбит.
— Я полагаю, художнику надо бы поменьше читать Фрейда и смотреть Дали.
— Ни черта он не видел. Даже не посмотрел.
По-видимому, Эрнесту, Бог знает почему, слова Клея пришлись по душе, у него даже вырвался смешок, что-то вроде придушенного кудахтанья.
— Сам он, по всей вероятности, сказал бы, что это — адские глубины сознания.
— Говорить он может, что угодно. Картину это не спасет.
— Раз так, почему бы нам не уйти отсюда? Полагаю, мы вдоволь насмотрелись.
В баре за углом, куда их повел Эрнест, играло джазовое трио, однако Эрнест не обращал на него никакого внимания. Препроводив их в кабинку, он уперся локтями в стол, подался к ним и, перекрывая шум, возвестил:
— Знаете, какие деньги будут вкладываться в Нью-Йорк после войны? Не Париж, Нью-Йорк станет центром мирового искусства. Оно там, где деньги.
Белла взвилась.
— Не там, где деньги, а там, где художники. Европейцы, что сюда приехали, залог перемен — в них.
— Все так говорят, но это неправда. И почему только художники так расстраиваются, едва речь заходит о деньгах?
