— Бубны козыри… Три картинки… Годится?
— Четвертая.
Чувствовалось, что Эжен слишком возбужден и думает не об игре, а готовит какую-то новую выходку.
— Парижане, — внезапно возвысил он голос, — проводят отпуск за городом, например, на Луаре. Забавно, что люди с Луары проводят свой в Париже.
Наконец-то! Эжен не устоял-таки перед желанием дать Мегрэ понять, что он полностью в курсе. А комиссар покуривал трубку и, перед тем как в очередной раз отхлебнуть кальвадоса, долго грел стопку в руке.
— Следи лучше за игрой, — обрезал его Луи, с тревогой поглядывавший на Мегрэ.
— Козырь… Двадцать. И все: белот.
Вошел субъект, похожий на мелкого лавочника с Монмартра, молча сел между Эженом и его приятелем-марсельцем, правда, чуть поодаль от них и, по-прежнему не говоря ни слова, пожал всем руки.
— Порядок? — осведомился Луи.
Новоприбывший раскрыл рот, откуда вырвался тоненький звук. Незнакомец оказался безголосым.
— Порядок.
— Усек? — прокричал Эжен ему в ухо. Это доказывало, что человек к тому же и глух.
Пришлось чуть ли не отдавить ему под столом ногу.
Наконец взгляд его упал на Мегрэ и на минуту задержался на нем. Бедняга изобразил подобие улыбки.
— Понятно.
— Козыри трефы. Я пас.
— Я тоже.
Улица Фонтен вновь ожила. Загорелись цветные вывески, швейцары заняли свои места на тротуарах. Швейцар из «Флории» зашел купить сигарет, но на него не обратили внимания.
— Черви козыри…
Мегрэ вспотел, тело у него ныло, но он не подавал виду, и выражение его лица оставалось таким же, как в половине второго, когда он занял свой пост.
— Скажи-ка, — неожиданно бросил Эжен своему глуховатому соседу, в котором Мегрэ в конце концов узнал владельца публичного дома на Прованской улице, — как ты назовешь слесаря, который больше не изготовляет замков.
Комизм ситуации заключался в том, что Эжену приходилось орать, тогда как собеседник отвечал ему детским голоском.
— Какой слесарь? Ничего не понимаю.
— Я, например, считаю такого пустым местом.
Эжен сделал ход, прибрал взятку, снова сыграл.
— А легавого, который перестал быть легавым?
Сосед понял. Лицо его расцвело от радости, голосок, ставший еще более писклявым, пропел:
— Пустым местом.
Тут уж все покатились с хохоту, даже Одиа, но этот мгновенно осекся: что-то мешало ему разделить общее веселье. Чувствовалось, что, несмотря на присутствие приятелей, он чего-то побаивается. И не только Мегрэ.
— Леон! — подозвал Одиа ночного официанта. — Принеси мне коньяку с водой.
— Никак ты на коньяк переключился?
