Яблоневый сад | страница 162
Знаете, что я вижу? Что ни глянувшийся человечеству писатель – то перед нами непременно уникальное детство. Но если предположение Э. Хемингуэя мы отвергаем, что, якобы, хорошим писателем становится тот, у кого было трудное детство, то как же мы ответим на вопрос: что делает человека писателем?
Понятно, что истоки писательства, художественности, зоркости к слову, к краскам, к линиям, к звукам – в родителях, в детстве, в окружении живом и неживом.
Но как проявляется в мире собственно сам художник, то есть тот человек, который жил, жил, и жил нередко так, как, принято говорить, все жили, но в какой-то, чуть ли не чудодейственный, момент многие люди начинают понимать о нём, что перед ними совершенно необычный человек – художник? У меня объяснение такое: все дети любят собирать камушки, бредя по берегу реки или моря, и поднимают только те, которые им чем-нибудь приглянулись – рисунком, размером, фигуристостью, обточкой. Поднимают и бегут к взрослым или друзьям: «Смотрите, смотрите, что я нашёл!» Что там, всему белому свету хочется сообщить о своей находке! Вот так же, мне кажется, река-жизнь, река-море обтачивают, огранивают камень-личность, а потом люди-дети, бредущие по жизни в поисках чего-нибудь необычного, находят этот камень и – «Смотрите, смотрите!..» Так является свету художник, в нашем случае художник слова. Без обточки, без огранки и без человека, который, наконец, найдёт его и явит другим людям, он обозначиться в этом мире не может. И, похоже, ведущую, зачинную роль в этом довольно заурядном колдовстве огранки и обточки играет детство художника.
Но вы можете сказать: а ведь могут и не найти камушек. Да, да, может статься, может статься! Уверен, однако: поднимут только то, что действительно достойно быть явленным многим.
Литературный процесс – это что за зверь такой? Что значит быть погружённым в литературный процесс? И насколько пишущий человек должен быть в курсе того, что пишут другие?
Мне интересно, что и как пишут другие. Я азартный, въедчивый, даже зловатый читатель. Мне не терпится с кем-нибудь обсудить прочитанное, попровоцировать человека на высказывания, чтобы проверить и перепроверить мои ощущения, развеять или подтвердить мои догадки, сомнения, подозрения. Я инстинктивно, как зверь, если хотите, настораживаюсь и напрягаюсь, если что-то где-то литературно взблеснёт – талантливый ли автор, талантливая ли строка, фраза ли, мысль ли. Мне непонятен пишущий люд, которому неинтересны новинки, новые имена, литературные разговоры. Я большой любитель позлословить, позлить литературную братию, подбросить им какую-нибудь литературную утку, чтобы… чтобы расшевелить их, раззадорить, чтобы… не разило болотом или мусоропроводом. Вот, если хотите, литературный протцэзз (где-то слышал! почти – процеживать), который мне по душе, в который я охотно погружаюсь и в который, точно леший, от случая к случаю затягиваю других… чтобы защекотать до смерти (!).