. И тридцатишестилетний детинушка Федя, начав читать первый том, к восьмому, по крайней мере для самого себя, в своих ощущениях, обратился в Фёдора
Иваныча, отныне знающего и накрепко помнящего своё родство, потому что нашёл, хотя и нежданно-негаданно, но нашёл-таки,
Отца-Отечество.
В эти же годы сам Н.М. Карамзин упрекал своих сограждан в том, что мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России.
В каких же, хочется спросить, теперь, по прошествии двух веков, некоторых случаях мы не граждане России? Несомненно, нас есть в чём упрекнуть, есть во что, как говорится, ткнуть носом. Если, к примеру, перебрать событийность ближайшей русской истории, то мы в период великого потрясения и смуты – горбачёвской Перестройки и ельцинских Реформ всерьёз и, похоже, надолго усомнились в выстраданном старшим поколением наших сограждан принципе социальной справедливости: точно ли, что в обществе не должно быть ни бедных, ни богатых, а все могут и должны быть зажиточными, и должно быть, верили, так: от каждого – по труду и каждому – по потребностям? Мы расшатались нравственно, нудно и порой озлобленно выясняя: точно ли, что нам нужно крепкое государство, которое, убеждали нас особливо ретивые наши сограждане, непременно закабалит в нас личность, изотрёт в порошок индивидуальность, оторвёт от светоносной заморской цивилизации? И наконец, мы обескровились и обесформились духовно, разными способами и средствами, в том числе через искусство, в особенности благодаря кину и телеку, поначалу осторожненько и зачастую гаденько выясняя: точно ли, что так уж важны для нас заповеди Божьи, религиозные установления, правила и правила, а может, лучше, если – жить не тужить, этак потихонечку греша, в хитромудрой надежде, что Он не узрит?
Впрочем, ничто под луною не ново: примерно так же жили-были и современники Н.М. Карамзина, в частности небезызвестный Фёдор Толстой, да и весь тот разнопёрый великосветский сонм. Прочитали они «Историю» – восхитились. И – призадумались. Эта призадуманность в особенности красочно и ярко проявилась у нашего всё – у Александра Сергеевича. Сначала он восторженно написал, кажется, в каком-то из писем:
Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную… Древняя Русь, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Колумбом… Карамзин есть первый наш историк и последний летописец…
А попозже, призадумавшись,
