Генеральская дочь, артистка, пишет письма блатарю. В блатном языке есть слово "хлестаться" - это значит хвалиться, и пришло это слово в блатную феню из большой литературы. Хлестаться - значит быть Хлестаковым, Королю было чем похлестаться: этот фраер - романист. Умора. Милый Шура. Вот как надо писать письма, ты, сука позорная, двух слов связать не могла... Король читал отрывки из своего собственного романа Зое Талитовой проститутке.
"У меня нет образования".- "Нет образования. Учитесь, твари, как жить".
Все это легко видел Шелгунов, стоя в темном московском подъезде. Сцена Сирано, Кристиана и Роксаны, разыгранная в девятом кругу ада, почти что на льду Дальнего Севера. Шелгунов поверил блатарям, и они заставили его убить свою жену собственными руками.
Два письма истлели, но чернила не выгорели, бумага не превратилась в прах.
Каждый день Шелгунов читал эти письма. Как их хранить вечно? Каким клеем замазывать щели, трещины в этих темных листочках почтовой бумаги, белой когда-то. Только не жидким стеклом. Жидкое стекло сожжет, уничтожит.
Но все же - письма можно склеить так, что они будут жить вечно. Любой архивист знает этот способ, особенно архивист литературного музея. Надо заставить письма говорить - вот и все.
Милое женское лицо укрепилось на стекле рядом с русской иконой двенадцатого века, чуть повыше иконы - Богородицы-троеручицы. Женское лицо - фотография Марины здесь была вполне уместной - превосходило икону... Чем Марина не богородица, чем не святая? Чем? Почему столько женщин - святые, равноапостольные, великомученицы, а Марина - только актриса, актриса, положившая голову под поезд? Или православная религия не принимает в ангельский чин самоубийц? Фотография пряталась среди икон и сама была иконой.
Иногда ночами Шелгунов просыпался и, не зажигая света, ощупывал, искал на столе фотографию Марины. Отмороженные в лагере пальцы не могли отличить иконы от фотографии, дерева от картона.
А может быть, Шелгунов был просто пьян. Пил Шелгунов каждый день. Конечно, водка - вред, алкоголь - яд, а антабус - благо. Но что делать, если на столе икона Марины.
- А ты помнишь этого фраера, этого романиста, писателя, Генка? А? Или уже забыл давно? - спрашивал Король, когда пришло время отхода ко сну и все обряды были выполнены.
- Отчего же забыл? Помню. Это был еще тот лох, тот осел! - И Генка помахал растопыренными пальцами руки над своим правым ухом.
1967
БЕЗЫМЯННАЯ КОШКА
