Знакомый с лагерной традицией, я никогда не выходил из рядов арестантов, чтобы подать какую-нибудь просьбу лично мне знакомому начальнику, обратить на себя внимание.
По "делу юристов" я случайно только избавился от пули в конце 1938 года на прииске "Партизан" во время колымских расстрелов. В "деле юристов" вся провокация велась против председателя Далькрайсуда Виноградова. Его обвиняли в том, что он дал хлеба и устроил на работу своего сослуживца по факультету советского права Дмитрия Сергеевича Парфентьева, бывшего челябинского прокурора и прокурора Карелии.
Посетив прииск "Партизан", председатель Далькрайсуда Виноградов не счел нужным скрывать свое знакомство с забойщиком - профессором Парфентьевым - и попросил начальника прииска Л. М. Анисимова устроить Парфентьева на работу полегче.
Приказ был немедленно выполнен и Парфентьев назначен молотобойцем более легкой работы на прииске не нашлось, но все же не ветер на шестидесятиградусном морозе в открытом забое, не лом, не лопата, не кайло. Правда, кузница с хлопающей полуоткрытой дверью, с открытыми окнами, но все же там огонь горна, там можно укрыться если не от холода, то от ветра. А у троцкиста Парфентьева, у врага народа Парфентьева было оперировано одно легкое по поводу туберкулеза.
Пожелание Виноградова начальник прииска "Партизан" Леонид Михайлович Анисимов выполнил, но тут же донес рапортом по всем нужным и возможным инстанциям. Начало "делу юристов" было положено. Капитан Столбов, начальник СПО Магадана, арестовал всех юристов на Колыме, проверяя их связи, накладывая, захлестывая и натягивая аркан провокации.
На прииске "Партизан" были арестованы я и Парфентьев, увезены в Магадан и посажены в Магаданскую тюрьму.
Но через сутки сам капитан Столбов был арестован и освобождены все арестованные по ордерам, подписанным капитаном Столбовым.
Я рассказал подробно об этом в мемуаре "Заговор юристов", где документальна каждая буква.
Выпущен я был не на свободу, понимая под колымской свободой содержание в лагере же, но в общем бараке, на общих правах. На Колыме нет свободы.
Я был выпущен вместе с Парфентьевым на пересылку, на тридцатитысячную транзитку - выпущен с особым лиловым клеймом на личном деле: "Прибыл из Магаданской тюрьмы". Это клеймо обрекало меня бесконечное количество лет находиться под фонарем бдительности, на внимании начальства до тех пор, пока лиловое клеймо на старом личном деле не заменится чистой обложкой нового личного дела, нового срока наказания. Хорошо еще, что этот новый срок не был выдан "весом" - пулей в семь граммов. Впрочем, хорошо ли,срок, выданный "весом", избавил бы меня от дальнейших мучений, многолетних, не нужных никому, ни даже мне для пополнения моего душевного или нравственного опыта и физической крепости.
