– Катерина Иванович, доктор медицинских наук и специалист по кризисной психологии из Оборонного университета. Она человек проверенный, входит в группу RAN почти с самого начала. У вас будет отличная компания. – Судя по физиономии секретаря, он питал больше доверия к ней, чем ко мне.
– Дверь Стратегического уровня открывается и закрывается на кодовый замок. Код вы найдете в этом конверте. Вы и врач – единственные, кто знает код. Запомните его хорошенько. Как я уже сказал, никаких записей. – Он поднялся со стула.
– Что ж, оставляю вас с вашим домашним заданием. Я вернусь за вами через несколько часов.
Секретарь вышел. Я сидела, уставившись в морскую карту, карты острова, планы этажей, разложенные передо мной, и спрашивала себя, во что ввязалась.
Вечером накануне отбытия я поехала к Нур и Сири, попрощаться. Дом, где жила Нур, располагался на узкой улочке, одной из старейших в Стокгольме. Квартал Улофа Пальме был едва ли не единственной частью, уцелевшей во время реноваций. На иных улицах здесь даже остались булыжники, и в глубине души я была рада, что эту часть города не сровняли с землей, хотя никогда не говорила об этом вслух. Нур вселилась в квартиру деда, когда тот вернулся в Боснию, покинувшую Союз после Балканской войны. Тогда как раз начали всерьез застраивать окраины. Экспресс туда отправлялся каждые пять минут, и жить в городе вдруг стало считаться чем-то убогим и нестатусным. Таким-то образом и возникла эта поразительная ситуация: жителями прелестных домов в старой части города стали иммигранты вроде дедушки. Теперь там жила Нур.
Я вошла в подъезд и поднялась по узкой неровной лестнице. Ступеньки были истертые и слегка скошенные, как большие обмылки. Как Нур умудрялась взбираться по этим ступенькам со своим костылем, оставалось для меня загадкой. Я как всегда опоздала; Нур открыла дверь и строго глянула на меня.
– Я уж не надеялась, что ты придешь, – заявила она, впуская меня в прихожую.
– С чего вдруг мне не прийти?
Я сняла ботинки и примостила их рядом с зимними сапожками Сири, стоящими под ее курткой. Маленькие черные сапожки с меховой оторочкой. На вид дорогие, новые. Я подумала, не спросить ли у Нур, сколько они стоили, не предложить ли заплатить за них, но так и не собралась. Нур ушла в кухню, не ответив на мой вопрос, и принялась греметь тарелками, неразборчиво при этом что-то крича.
– Что?
– Она уже в постели. Иди поздоровайся, пока она не уснула.
Я поднялась в бывший кабинет Нур. Такие кабинеты имелись во всех квартирах, где мы жили в прошедшие годы, и мне нельзя было входить, не спросив разрешения. Теперь на двери красовалась разрисованная мелками табличка со счастливым котом и цветами, на которой Сири шаткими печатными буквами разных цветов изобразила свое имя. Я тихонько стукнула и, не дождавшись ответа, вошла. Сири лежала в постели под одеялом в синий горошек и листала книжку, которую я ей подарила, – про медведя-первоклассника. Раскиданные в кровати мягкие игрушки-зверушки тут же воззрились на меня слепыми глазами-пуговицами; над кроватью висела фотография – мы с Сири в Кызылкуме. Две одинаковые улыбки, ее длинные темные волосы перепутались с моими короткими светлыми. Когда я была там в первый раз, они с Нур прилетали навестить меня, мои обязанности тогда еще были чисто административными. Это было еще до холодов и беженцев, до всплеска насилия. Во время моих следующих поездок никаких “навестить” уже не было. И не было больше семейных фотографий.
