Этот наш первый разговор отличался некоторой асимметрией. Я задавал ему вопросы, он отвечал, но скорее сдержанно, а сам, вопреки моим ожиданиям, вообще не расспрашивал меня о раскопках. Судя по всему, он прекрасно понимал, чем мы заняты, и в очень простых словах выразил восхищение нашей работой.
На следующий день, когда месье Бухадиба появился на своем посту, я подошел к нему. Я приготовил ему сюрприз. Раскрыв перед ним ноутбук, я принялся щелкать по клавишам, не объясняя, что именно ищу. Студенты и коллеги, заинтригованные, не сводили с нас глаз. Никто не догадался, что я хотел показать ему видео с римских раскопок и интервью с нашими алжирскими коллегами. Я даже нашел выступление министра, о котором он мне говорил. Бухадиба смотрел на экран как завороженный. На его серых щеках плясали световые блики. Несколько раз его лицо кривилось, словно он собирался заплакать. Наконец он с трудом улыбнулся и очень медленно, неловко положил руки мне на плечи – в знак благодарности. Я чувствовал, как дрожат его костлявые пальцы, и понимал его волнение. Ему требовалось за кого-то уцепиться, чтобы не упасть. Я был счастлив, что нахожусь рядом.
У меня вошло в привычку каждый день понемногу болтать с ним. Выяснилось, что мы с ним почти ровесники. У него было три сына, один из которых сумел получить инженерное образование. Старший, по имени Сами.
Сами был предметом его гордости. «Хороший мальчик, – сказал он мне как-то. – Он тоже пользуется интернетом. Насколько я знаю, он проводит в нем массу времени». Я догадался, что ему хочется, чтобы Сами вместе с ним посмотрел видео из Сетифа, которые я ему показывал. Я записал на листке несколько ссылок на Википедию и Ютьюб, а также номер своего телефона и свой электронный адрес. «Вот, это для вашего сына. Он быстро разберется, что к чему. Может даже, найдет для вас что-нибудь еще. Если ему понадобится дополнительная информация, пусть со мной свяжется».
Месье Бухадиба так и не сказал мне, показывал ли ему Сами видео из интернета. Мне Сами не писал и не звонил. Когда старик заговаривал о своем старшем сыне, его лицо озарялось, но он никогда не вдавался в подробности. Я истолковал это как отцовскую стыдливость, смешанную с тревогой. Он не понимал, почему Сами, так прочно стоящий на ногах, все никак не женится. Однажды он вроде бы затронул эту тему, но тут же умолк. Я подумал, что он подозревает, что его сын – гей, и эта мысль не дает ему покоя.
