А правда состояла в том, что предыдущую ночь он плохо спал. Ему предстояло принять решение, и потому он волновался.
Бовуар мысленно вернулся к встрече с расследователями Sûreté днем ранее.
– Настроены они были дружески, – медленно, тщательно подбирая слова, сказал он. – Но они словно предлагали мне выход. Спасательную шлюпку.
– А ты не чувствовал, что корабль тонет?
Бовуар кивнул.
– Я думал, что проблема решена. Правда. Я полагал, что приду на эту встречу и мне скажут: всё, дело закрыто. Твое отстранение прекращено.
– Ты и вправду так думал?
– А ты – нет?
Гамаш задумался. Поначалу он, может, и надеялся.
Но потом, когда стали задавать все новые и новые вопросы, а он снова и снова объяснял, что случилось и почему, когда это повторялось и повторялось, он понял, что головы у них работают. И он слышал эту работу, понимал, в каком направлении они мыслят.
Вся эта история дала ему интересную возможность посмотреть на мир глазами подозреваемого. Попытаться объяснить что-то, казавшееся необъяснимым в ярком свете дня.
Впрочем, голова у него в это время оставалась ясная.
– Я думаю, на данном этапе возможно все, – сказал он Жану Ги.
Голоса за дверью не смолкали. До них доносился тихий смех, когда одна или другая отпускала какую-нибудь шутку.
Из маленькой комнаты не было слышно ни звука. Тишина, которая у Жана Ги так редко случалась в прошлом; впрочем, она немного напоминала ему о том времени, которое они провели в отдаленном монастыре Saint-Gilbert-Entre-les-Loups – Святой Гильберт среди волков. Там тоже было тихо, но настолько, что в нем рождалась тревога.
Он хотел нарушить нынешнюю тишину, но инстинктивно чувствовал: она ему не принадлежит и нарушать ее он не может.
И потому он ждал.
Гамаш сидел на своем привычном стуле, но сейчас все казалось непривычным. И он понял, что на самом деле лелеял надежду о своем оправдании.
Что Жан Ги позвонит после разговора с расследователями и скажет ему: все кончилось. А потом его вызовет премьер, сообщит, что он оправдан и его отстранение будет снято.
Жан Ги так и не позвонил. Правда, телефоны не работали, давая возможность этой призрачной надежде оставаться живой.
Гамаш улыбнулся про себя и немного лучше понял мадам Баумгартнер. У нас всех есть свои заблуждения.
Теперь он видел, как ошибался.
Кто-то должен быть виноват. Если наркотик попал на улицу, что неизбежно случится теперь уже в любой день, его покарают. И почему бы и нет? В конечном счете ответственность нес только он. И больше никто.
