На улице было почти темно, только над лесом еще угадывался краешек отхлынувшего света. Они торопливо зашагали вниз, к городу, чтобы успеть до темна миновать ворота. Ноги сами несли под горку, и до стены оставалось уже недалеко, когда Смел заговорил. Осторожно заговорил, чтобы не ляпнуть лишнего:
— Вот тебе и три головы… Шапка-то волчья — не с неба свалилась. Хо! Ловок, видать, прадед твой был!
Последыш ответил неожиданно резко, зло, не по-детски:
— Да? Ловок, по-твоему?
Смел смутился:
— Да я ничего не хочу сказать. Слышь, Последыш? Не все там, конечно, понятно…
Но тот пробормотал с неясной угрозой:
— Ничего… Скоро все понятно будет.
Испугавшись, что мальчишка наделает глупостей, Смел сказал как мог примирительно:
— Ай, не расстраивайся. Дело давнее, забытое. А то, гляди, еще натворишь чего…
— Не натворю, — раздраженно дернул щекой Последыш. Они шли уже по булыжникам улицы.
Расставаясь, Смел попросил:
— Если что, ты найди меня. Я у Грымзы Молотка…
Последыш рассеянно кивнул, так что Смел и не понял — услышал он или нет.
Последыш не зря сказал, что скоро все будет понятно.
…Это случилось давно, Последышу тогда было лет пять или около того. Заигравшись, он оказался однажды у двери в комнату прадеда и подглядел случайно, как тот подошел к платяному шкафу, украшенному резными розетками, взялся за одну из них и сдвинул в сторону. За ней оказалась дыра. Прадед вытащил оттуда ключ и открыл им стоящий у шкафа железный сундучок, а из него извлек, в свою очередь, шкатулку темного дерева. Тут Последыш шевельнулся, старый Лабаст услышал и обернулся с таким испугом на лице, что Последыш и сам неизвестно чего испугался. Однако, увидев правнука, фельдмаршал облегченно перевел дух:
— Ты что здесь крутишься? Иди, иди отсюда, нашел, где играть…
Последыш забыл бы увиденное, но испуганное лицо прадеда намертво врезалось в память, а вместе с ним и весь тот случай. Однако только теперь Последыш понял, чего испугался старик: в железном сундучке он хранил шкатулку оружейника. Может быть, в ней и кроется разгадка тайны?
…Все семейство восседало за ужином. Длинный стол освещался многими свечами, негромко постукивала посуда. Когда Последыш вошел, все взоры обратились к нему: взрослые смотрели укоряюще, ехидные сестренки — злорадно. Последыш постоял, переминаясь, потом бочком, стараясь держаться тени, двинулся к лестнице, ведущей в верхние комнаты. Он уже взялся за перила, но его остановил строгий бабушкин голос:
