Лодки спустить нам удалось, но трудились мы напрасно. Плыть на них было невозможно. Глубина воды не превышала четырех вершков.
На другой день Моисеев — комбат 3 — и Бакланов получили приказание во что бы то ни стало произвести разведку на противоположном берегу. Ночью были посланы конные разведчики, но переправиться вброд они не сумели. Дно было илистое, вязкое и засасывало лошадей. Одну лошадь утопили, а когда сделали попытку вытащить ее, стали тонуть люди.
Утрам противник заметил, что на нашем берегу лежат лодки, начал бить в них снарядами и вскоре превратил в щепы больше половины их. Потопленную лошадь поздно вечером нам удалось вытащить веревками, и мы ее съели. В те дни мы не получали хлеба и конину ели с удовольствием.
Тов. Бакланов послал донесение о всех им сделанных попытках переправы и в ответ получил подтверждение приказа любой ценою произвести разведку. Тогда тов. Бакланов ответил, что все, что можно было сделать, сделано, а больше никаких попыток перебраться он не предпримет, хотя бы его под суд отдали или расстреляли. На этом наши старания проникнуть к белым вброд закончились.
Алексеев
Противник обстреливал нас каждый день, но мы не очень унывали: только перестанет бить, опять у нас и смех и шутки. Кто-нибудь веселую песню запоет, ему подтянут, а часто и плясать начнут. Хозяйничать начали: в одной хате нам было тесно, и задумали мы забрать себе для жилья еще другую, но там печки не было, тогда один из нас взялся кирпичи носить, другой клал их, третий воду грел и месил глину и еще один разбитое окно закладывал. Скоро печь была готова, но только хотели мы переселиться, как бежит патруль с приказом строиться.
Стали мы спешно головы и шеи обматывать кто чем мог — и рубашкой, и утиральником, и портянками, потому что в то время стояла морозная погода, а у нас суконных шлемов мало — одни фуражки.
Покой
Построились мы и пошли. Дошли почти до моста. Недалеко стоял сарай, где крестьяне держали скотину. Велели нам итти туда и оставаться там до нового приказа. Сарай был перегорожен надвое. Жить в этом дымном холодном помещении было очень трудно. Хлеба попрежнему нам не давали, не было у нас и табака. За трое суток один раз нам выдали по фунту с четвертью муки. Получили мы ее и думаем: что нам делать с ней? То ли заварку приготовить, то ли галушки сварить? Как зажжешь огонь, так настолько дымно в сарае делается, что глаза болят и ничего не видишь. Думали, думали — нам с этой муки — му́ка, но все же напекли лепешек — вышло по две на каждого — и съели.
