Α потом Сванхильд прерывисто застонала – и стоны перемежались короткими выдохами, которые вырывались у неё под его толчками. Харальд с хрипящим звуком втиснулся в неё в последний раз…
Пробормотал, когда отдышался:
– Красиво стонешь, дротнинг. Не зря ту, что греет постель, зовут ночной птицей.
Сванхильд слабо улыбнулась, потом блаженно вздохнула. Колени её, разложенные по его бедрам, подрагивали.
На следующее утро Харальд поднялся еще до рассвета. В темноте, стараясь не шуметь, оделся, подобрал секиру и вышел.
Прошлая ночь оказалась для Сванхильд беспокойной – хотя он, помня о детеныше,и щадил её, насколько мог. Ни разу не улегся на неё всем своим весом…
Но под конец она у него в руках уже не стонала , а только вздыхала. Правда, даже вздохи выходили жаркими.
Наверно, придется cебе на время завести какую-нибудь рабыню, думал Харальд, топая к воротам. Не сейчас, конечно, а попозже. Чтобы поменьше тревожить Сванхильд, когда живот у неё округлится. Можно будет послать кого-нибудь во Фрогсгард за девкой почище, потом спрятать её в рабском доме…
И приказать, чтобы не высовывалась. Сванхильд ревнива, в её положении о таком знать незачем. Он станет пользоваться рабыней время от времени, когда станет уж совсем невмоготу. И Сванхильд легче, и ему хорошо.
Харальд проверил стражу, перекусил – а потом спустился к фьорду. Вышел на лед, дошагал до устья залива, держась поближе к берегу. Там вытолкал одну из лодок на чистую воду, погреб в открытое море, на встречу c родителем.
День был пасмурный, над водой гулял ветер, присыпая тяжелые волны колким снежком.
На этот раз ему даже не пришлось звать Ёрмунгарда. Справа вдруг гулко донеслось:
– Сын.
Ветер, задувавший в правый борт,тут же стих. Харальд молча, не вставая со скамьи, вытянул весла из воды. Покидал их в лодку.
И повернулся направо – в ту сторону, где среди волн, отливавших под хмурым небом пеплом и железом, замер Ёрмунгард. Темно-серая кожа голого торса сегодня словно подернулась изморосью. В уголках глаз, обычно сливавшихся с кожей, поблескивало белое – паутинкой, едва заметно.
– Я как будто спал, - просипел родитель. - Ньёрд пока сильней меня. Но ты на берегу. И ты меняешься. А Биврёст разрушен. Значит, все ещё изменится…
– Смотрю, ты уже знаешь новости, – ровно сказал Харальд.
Рот Ёрмунгарда, казавшийся щелью на сером лице, дрогнул, раскрываясь. Раздалось гулкое «ха».
Он уже пытается смеяться, подумал Харальд.
