Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться | страница 42
Павел Крючков: В записных книжках Ахматовой, изданных итальянским, кажется, издательством небольшим тиражом, – там попадается громадное количество людей, такая симфония имен и фамилий. И я помню запись о возможной подготовке к юбилейному вечеру. Ахматова пишет, что она хотела, чтобы, если кто читал ее стихи, в частности фрагменты «Поэмы без героя», то – она пишет – Володя Рецептер. Я представляю актера, режиссера и писателя Владимира Рецептера.
Владимир Рецептер: Я странно чувствую себя в этой обстановке, я заслушался прекрасной музыкой и этими записями, но свою роль представляю себе слабо. Потому что, действительно, я был здесь, вот тогда, был когда-то. У Анны Андреевны был здесь, был там, в писательском доме, и, в общем, права у меня говорить что-либо нет, просто есть ощущение вот этого поручения невыполненного. Потому что я не читал «Поэму без героя», потому что этого юбилейного вечера не было.
У микрофона Владимир Рецептер
Правда, было другое поручение. Позвонили с телевидения, сказали, что Анна Андреевна хочет, чтобы я прочел про Пушкина. Там прочел бы отрывок «Пушкин и дети». Она не хотела показываться в кадре, не хотела. И вот это поручение. Почему? Я думаю, потому, что нас познакомил Виталий Яковлевич Виленкин в Москве в своем доме и что-то ей рассказал обо мне, наверное, рассказал. О Гамлете, которого я тогда читал наизусть. Играл, скорее играл. Я терпеть не выношу артистов, которые читают стихи. Я вообще эту профессию не люблю, в том смысле, когда читают артисты стихи. Вот единственное, что я могу себе позволить в этой ситуации – это вспомнить какие-то строчки при вас, при ней. Те строчки, которые на меня произвели и производили всегда постоянное впечатление и какое-то еще новое, может быть, впечатление.
О прозе она сказала совершенно замечательно: «Проза для меня была всегда тайной и соблазном». И потом, проза как-то растворялась в стихах. И еще, вот об этой странной профессии, о чтении вслух и сцене. Она говорила: «Насколько скрывает человека сцена, настолько его обнажает эстрада. Эстрада – это плаха». Плаха. Вот, а сегодня, вчера я просто читал «Элегии». «Северные элегии» читал, и вот это такая остихотворенная проза замечательная, и такие дивные стихи, с вкраплениями прозы. Просто я повторю то, на чем я застрял, на чем возникли мои паузы, я просто эти строчки напомню себе при вас, может быть, и вы их тогда вспомните. Читает стихи…
Из Первой Северной элегии:
