Я вспомнил эти малозначащие эпизоды и привел их здесь в надежде передать неформальность взаимоотношений внутри группки тех, кто выходил в Комарове на сцену. То, что площадка, с которой они выступали, сколько-то возвышалась над сидевшими внизу и тем самым одних от других отделяла, легко могло превратить происходящее в «концерт», в что-то производимое на публику и так публикой и воспринимаемое. А наша цель была только посильное участие в дне рождения Ахматовой, какое ни есть приношение ей. Главное что не официальное – и с дощатой платформы, и с земли. Par terre по-французски.
Много лет тому назад я прочитал фразу, сказанную джазменом, трубачом, певцом, легендой джаза Луи Армстронгом: «Сперва я думал, что людям нужна песня, но скоро понял, что им нужен спектакль». Я привел эти слова в «Рассказах о Анне Ахматовой» в связи с ее оценкой одного обсуждавшегося в нашем с ней разговоре стихотворения – «в этих стихах есть песня». Песня как одно из непременных и непреложных свойств поэзии. Но сейчас противопоставление песни спектаклю пришло на ум потому, что я вспомнил, как читала стихи Ахматова. А вспомнил потому, что на всех наших комаровских встречах, приуроченных к дню ее рождения, чтение стихов было центральным пунктом, занимало времени больше, чем все прочее, звучало ожидаемо и органично.
В одной из книг Надежды Мандельштам есть глава под названием «Два полюса». В ней автор упрекает Ахматову в том, что она предлагает образ «поэта на сцене». Имеется в виду стихотворение «Читатель». Действительно, утверждение Осипа Мандельштама об актере как «профессии, противоположной» поэту всецело разделялось Ахматовой. «Эстрадничество» 1950–1960-х годов неизменно вызывало у нее порицание, слово «эстрадник» носило пренебрежительный оттенок. И тем не менее в «Читателе», датированном 1959 годом, изображен именно поэт-актер:
Не должен быть очень несчастным
И, главное, скрытным. О нет!
Чтоб быть собеседнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт.
И рампа торчит под ногами,
Все мертвенно, пусто, светло,
Лайм-лайта холодное пламя
Его заклеймило чело.
А каждый читатель как тайна,
Как в землю закопанный клад,
Пусть самый последний, случайный,
Всю жизнь промолчавший подряд.
Там все, что природа запрячет,
Когда ей угодно, от нас.
Там кто-то беспомощно плачет
В какой-то назначенный час.
И сколько там сумрака ночи,
И тени, и сколько прохлад,
Там те незнакомые очи
До света со мной говорят.
За что-то меня упрекают
И в чем-то согласны со мной…
