Человеку пришлому названия эти ничего не скажут. Для моего же сердца это самые милые места: «Бабино поле», «Крыстати камык» («Квадратный камень»), «Муратове селиште» («Муратово поселение»), «Манастириште», «Биволец»… Так и идут название за названием, местность за местностью, располагаясь спокойно одна за другой, не наступая друг другу на пятки и не утесняя друг дружку. Они и правда словно поры нашей кожи, я сказал бы даже, что они — сама наша кожа. Если они исчезнут, Нижнее Лихо и Выселки окажутся голыми, точно два голых слизняка на двух берегах реки.
Мой опекун покупает козу во время ящура
После того как околевшая коза была сброшена в пропасть, из деревни пришел мой опекун — он уговорился с дедушкой купить у него козу. В это время был объявлен противоящурный карантин, возле сел и деревень выставили противоящурные кордоны и патрули, перегонять скот из одного места в другое строго запрещалось, поэтому мой опекун решил провести козу ночью. Дорога шла по полям чужих сел и хуторов, мимо виноградников и садов, которые охраняли сторожа, кроме того, день и ночь горели известковые печи и около них постоянно толкался народ, народ был и в каменоломне — там добывали известняк для печей, да к тому же на пути от дедова хлева до нашей деревни были расположены, в самых разных местах, множество мельниц, лесопилок, лесхоз, державший волов, которые свозили со склонов срубленные стволы, летние загоны для овец с сыроварней и собаками-овчарками; попадались и огороды, огородники поливали их обычно по ночам, потому что ночью вода холодная и веселит овощи, и днем никто у нас не поливает. Наш край на первый взгляд может показаться малолюдным, заселенным скудно и вразброс, но попробуй пройти по нему незамеченным — тут же поймешь, что вся долина густо заселена и повсюду взад-вперед снуют люди.
Опекун превосходно знал местность; он столковался с дедом о цене, и дед наказал ему деньги за козу отдать мне — осенью, когда я отправлюсь в город. Опекун заверил его, что он может насчет этого не беспокоиться, и под вечер, когда солнце начало садиться, мы попрощались с дедушкой. Опекун повел козу, а я, шагая сзади с прутиком, подгонял ее. Солнце скрылось. В ложбинах сгущались тени. До темноты мы никого не встретили, если не считать ежа, перебежавшего нам дорогу. Опекун сказал: «А, еж!», но зверек не обратил на нас никакого внимания, побежал дальше и скрылся в кустах.
Когда стемнело, мы увидели, как постепенно в низине и на горных склонах замерцали огоньки. Мой опекун иногда останавливался, чтобы выкурить цигарку, присаживался на камень или пень у дороги и, пока курил, объяснял мне, какой огонек что значит, где скотный двор, где сукновальня, а та вот горстка огоньков — хутор такой-то. Заметили мы и движущиеся огоньки. Опекун думал, думал и сказал, что это поезд. Поезд проходил далеко в низине, а в другом месте медленно поворачивались два снопа света. Опекун объяснил мне, что это тракторные фары — трактор пашет, поэтому крутится на одном месте.
