Из ближних домов видели по вечерам, как фонарь спускается по лестнице и останавливается во дворе, слышали стук топора и говорили: Левшам дня мало дров наколоть, в темноте вон колют! А днем соседи видели, что труба дома дымит не переставая. Стояло лето, жара, люди изнемогали от зноя, а труба дымила, дым становился все гуще и гуще, ночью же можно было увидеть, как из трубы с гулом вырываются снопы искр, каждую минуту грозя поджечь аистово гнездо. Аисты к этому времени уже вывели птенцов и теперь учили их летать. Они целый день щелкали клювами, задыхаясь от дыма, и так закоптились, что стали совсем черными. Птенцы учились летать и уже не забирались в гнездо, а вместе с родителями усаживались на коньке крыши, по обе стороны трубы. Труба продолжала извергать дым и выбрасывать искры, которые кружились, плясали в темноте рядом с аистами и гасли, не достигая земли.
Сосед Левшей, механик паровой лесопилки, однажды спросил Опекуна:
— Чем это занимаются Левши, что труба у них дымит и днем и ночью? Будь ты хоть уголовный розыск, ни черта не поймешь! За неделю столько дров сожгли, что мне этих дров не то что на одну — на две лесопилки хватило бы. Можно подумать, что они пары разводят, ехать собираются вместе с домом!
— Может и собираются, — сказал Опекун. — Я давно у них не был, не знаю!
Опекун подковывал в это время корову одного мужика из другого села, а когда закончил, сел на порог и закурил. От кузницы было видно, как дом Левшей дымит, точно фабрика. К вечеру Опекун, с арбузом под мышкой, поднимался к Левшам по деревянной лесенке. За ним шла плешивая собака, она поставила передние лапы на первую ступеньку и остановилась. Человек осторожно взбирался по скрипучим ступенькам, окликая на ходу:
— Эй, есть тут люди? Живые вы или нет?
Никто не отзывался. Опекун поднялся на балкон и увидел, что он засыпан золой от очага. На золе были отпечатки собачьих лап и несколько тоненьких крестиков — верно, какая-то птаха прохаживалась. Опекун постучал кольцом щеколды в дверь, снова покричал, но никто не откликнулся. Он положил арбуз к дверям, обернулся и увидел внизу на лестнице собаку, склонившую набок свою плешивую голову. Она стояла все так же, передними лапами на первой ступеньке. За дверью потрескивал огонь в очаге, и Опекуну показалось, что он уловил шепот; он снова крикнул, но не получил ответа. Тогда он сказал в дверь:
— Тетенька… Левшонок… чего не открываете? Это я, опекун! Арбуз вам принес… — Он помолчал. — Что вы делаете с этим огнем, или вола жарите, труба у вас сколько дней дымит, и все спрашивают, чего она дымит, когда на улице жарища несусветная! Не слышат, — сказал он уже сам себе.
