Утром к дому Апостолова лесник принес отравленного стрихнином волка. Хищник окоченел, зажав зубами мертвый язык. Апостолов, прихрамывая, ходил вокруг него и расспрашивал лесника, где именно была заложена приманка, на каком расстоянии от нее волк упал, и лесник рассказывал, что вынес в горы ногу убитого осла, положил там, где проходит волчья тропа, а в горах-то сейчас никакой живой твари не сыщешь, вот волк тут же и налетел на приманку. Он наелся, чтобы умереть на сытый желудок, вместо того чтобы бродить по сугробам, околевая от голода. Апостолов сказал, что тот, кто устоит перед голодом, будет жить долго, а кто непрерывно тянется к плодам жизни, умрет рано. Дальше всего, по его словам, пойдут те, кто не станет пировать, наткнувшись на приманку, потому что приманка часто бывает посыпана стрихнином. «Но разве человек может жить голодный?» — недоуменно спросил лесник. «Некоторые могут!» — ответил Апостолов… Это был первый волк, которого я видел в жизни.
Лесник понес его по протоптанной в снегу тропке, за ним побежал Аттила. При виде окоченевшего хищника он спрятал свою рогатку. Лесник шел между рядами утонувших в снегу домов старого квартала, стеклянно звенел мороз, пар густыми клубами вылетал у него изо рта, тянулся вдоль щек, уплывал за уши и изморозью сыпался на волка. По всей улице в снегу стояли сонные люди, зябко ежились, вздрагивали от холода и смотрели, как лесник, широко шагая, несет окоченевшего волка, чтобы выставить его напоказ перед лесничеством.
Этот волк всю зиму занимал мое воображение, и я перестал представлять себе, как мы с Димкой сидим в моей бедной комнатке за старым постоялым двором и плачем, я держу ее за руку, печка задумчиво гудит, по стеклам окна сбегают тонкие ручейки, окно тоже плачет вместе с нами. Нет, теперь я представлял себе другое — я видел, как я иду тяжелым шагом по Выселкам, прокладываю в снегу широкую тропу, густой пар вылетает у меня изо рта и медленно оседает, превращаясь в изморозь. Я иду и молча веду за руку Димку, она закуталась в вязаную шаль и до того робка, что едва дышит, даже пар не вылетает у нее изо рта, свободной рукой она прикрывает губы, потому что боится, что может вдруг закричать. Хуторские дома забились в снег, осторожно посматривают на улицу, за спиной у себя я слышу шепот, но не оборачиваюсь, а продолжаю шагать. Я знаю, что Отченаш стоит у калитки и глядит ошарашенно, словно волк уносит у него овцу из отары, но не может и не смеет ничего предпринять.
