Я знаю, что прекрасная мысль — как прекрасная женщина, она обольстит каждого. Но как мне обольстить кого бы то ни было этой неженственной, серой, тощей и недружелюбной мыслью, которая, если ее не остановишь, закроет выстиранным своим тряпьем деревню, реку, Выселки и может добраться до самых гор! Она ни приветлива, ни слишком образна, часто навязчива и порой сварлива. Не знаю, не вызывает ли ее временами к жизни мое воображение, и не могу точно определить, когда я вижу ее как нечто реальное, до чего можно дотронуться пальцем, и когда — как нечто бесплотное, с неясно очерченными формами, точно это дым от очага проплыл у меня перед глазами и рассеялся в воздухе.
Я помню только один случай, когда она, войдя в мою комнату, повернулась ко мне спиной. Перед этим я увидел ее в открытую дверь, бесплотную и сварливую, она лишь взглянула на меня, а уже в следующее мгновение ее внимание привлекла муха. Муха билась об оконное стекло, женщина внезапно облеклась в плоть, вошла в комнату и, привлеченная мухой, устремилась к окну. Стоя ко мне спиной, она неотрывно смотрела на муху. Муха билась о стекло и жужжала, пытаясь вылететь из комнаты. Было около полудня. Я ушел из дому, вернулся к вечеру, женщины у окна не было. Муха погибла, она лежала на спинке со скрюченными лапками…
Так вот и живу я с этой неженственной, одетой в серое женщиной, знаю, что она какая-то моя нелепая мысль, и, как ни стараюсь, не могу от нее избавиться, ибо начинаю понимать, что мы с ней — одно и то же в двух разных воплощениях. Таким же образом появлялась у меня перед глазами и коса из венгерской стали, и я все время боялся, как бы кто не ударил меня в спину. Теперь я отдаю себе отчет в том, что венгерская коса — это был мой страх. А женщина, что поселилась в нашем печальном обиталище, — нет, она не страх, она не предвещает ничего плохого, но и не предсказывает ничего хорошего. Она просто серая!
Серость захлопнула за собой дверь, и щеколда еще постукивала, когда я увидел, что быстрой рыжей лисице внезапно пришла в голову какая-то мысль. Она бросилась бежать по улице, не оборачиваясь и не глядя по сторонам. Вместе с ней бежало и сияние, такое же хвостатое, как лисица, оно пульсировало и разрасталось, озарило лисьим блеском деревню, умолкшую сукновальню, оледеневшую реку, сидящего на льду унылого волка и охватило даже Выселки. Лапы зверя работали, как точный механизм, словно лисица была механической игрушкой, и я еще раз вспомнил о счетчике Гейгера, она показалась мне похожей на счетчик Гейгера, который легко несется сквозь ночь и что-то считает. И только когда хищница добежала до молельных камней, я увидел, как она оторвалась от земли и понеслась по воздуху — оранжевая, пылающая, с огромным хвостом, словно комета Галлея. Изгибаясь в форме буквы «с», быстрая рыжая лисица постепенно растворилась в остекленевшем небе.
