Он не проявлял нетерпения, но и не слишком охотно приближался к кувшину. Высунул огненный язык, облизнулся и наконец решил ступить на лед. Волк неуклюж, и в побежке его есть некоторая скованность. Ступив на лед, он поскользнулся, ударился боком, его сильные мускулы тотчас заработали, он в ужасе попятился, царапая когтями лед, и выбрался на берег. Глаза его гневно вспыхивали, но низко опущенный хвост, почти прилепленный к заду, выдавал смущение. Он оглянулся по сторонам, надеясь увидеть лисицу, но та все не показывалась.
Вместо нее показались дикие гуси. Сначала послышались их далекие скорбные крики: «Оу! Оу!». Январская ночь огласилась свистом и шумом перьев. Волк приник к земле, стараясь сделаться незаметным, и стал похож на серый пень, торчащий из снега. Гуси приближались, они летели низко, серые тени в серой ночи, и перекликались печальными голосами, чтобы не потерять друг друга в темноте; мне казалось даже, что они кричат почти в один голос: «Мы потерялись! Мы пропали!» Цепочка их извивалась над извивами реки — птицы искали полынью. Но лед протянулся от одного конца реки до другого, и нигде не дымился водяной глаз, который приютил бы птиц. Гуси летели так низко, что едва не касались верхушек ракит. Волк подпрыгнул по направлению к стае, она поднялась выше, раздались громкие крики, несколько птиц оторвались от цепи, пролетели совсем близко, но потом по дуге вернулись к стае; своими криками она указывала им, куда лететь. Постепенно гусиные крики стихли, волк перестал следить за стаей, обернулся, и как раз вовремя — он увидел лисицу.
Она появилась так же неожиданно, как неожиданно исчезла. Быстрая, неутомимая хищница бесшумно скользила по снегу, бросая вокруг лисьи отблески. В зубах она несла петуха, это был красный петух Отченаша из Выселок. Вот кого она подстерегала, притаившись на глубоко протоптанной тропке! Положив петуха Отченаша перед волком и не сказав ни слова, лисица легко скользнула к кувшину. Там, повернувшись к волку спиной, она стала пробивать во льду дыру. Волк ударил петуха лапой (вокруг брызнули красные перья), присел и принялся за еду. Когда от петуха Отченаша осталось на снегу лишь несколько перьев, серый волк вытер морду, облизал ее своим красным языком и стал спускаться к реке. Побежка его теперь была уже более бодрой.
На этот раз он ступал осторожно, ощупывая лапой лед перед собой, и прошло немало времени, прежде чем он добрался до кувшина. Лисица, даже не взглянув на него, прытко вертела задом, продолжая долбить дырку во льду. Волк с некоторым любопытством глянул было на дырку, но в основном глаза его были обращены к деревне. Я уверен, что он слышал мой сухой кашель, приглушенное позвякиванье овечьих колокольцев из кошары, сонные зевки собак, самодовольное хрюканье свиней, а также глухие удары водяной сукновальни: «Шлеп-шлеп!» Эта сукновальня на реке была точно сердце деревни, она стучала безостановочно, черпая воду своими деревянными колесами. Близость деревни пугала серого волка, он тронул лисицу лапой. Она, однако, не обращала на него ни малейшего внимания, пока не пробила дыру. Наконец она ее пробила, снизу подступила вода, и по всему протяжению мертвой реки пронесся звук, будто порвали струну. Вода потекла по легкому наклону льда, очертила какое-то подобие сабли и замерзла, подернувшись голубой пленкой. Мороз притупил ее острие, дальше она уже не могла вреза́ться. Раздался крик дикого гуся, звери на льду замерли. Гуся не было видно, он летел высоко в ночи, крик его остался без отзвука. Не долетев до деревни, гусь умолк. Звери на льду напряженно прислушивались, но не могли уловить ни шелеста перьев, ни крика (если бы птица села) — слышно было только равномерное биение сукновальни: «Шлеп-шлеп…» Первой нарушила оцепенение лисица, оглядела внимательно свою работу, проверила, полезет ли кувшин в дыру — кувшин лез, — вытащила ее обратно и только тогда подошла к волку.
