В этот миг я увидел косу. Косовище провалилось между днищем и грядкой, ударилось о землю, и острие косы, сверкнув на солнце, со свистом пронеслось над нашими головами. «Сынок!» — закричал отец, я почувствовал, как он сильно ударил меня, перелетел кубарем через заднюю доску и упал в пыль. Когда я поднялся, я увидел сквозь облако пыли, как сверкнула на дороге коса, потом днище встало дыбом, продержалось так мгновение и отлетело в сторону. Я услышал, как отец застонал. Коровы и телега с грохотом неслись по полю, окутанные пылью, пыль висела над всей дорогой, постепенно рассеиваясь, и, когда я встал и побежал вперед, я увидел сначала косу, которая блестела на дороге, потом днище телеги, а дальше лежало что-то еще. «Папа, папа-а-а-а!» — закричал я изо всех сил, но отец лежал все так же неподвижно. Ноги меня не слушались, я едва добежал до него. «Папа!» — закричал я снова, схватил его за руку, рука была теплая, но, когда я отпустил ее, она упала обратно в траву. Мне стало дурно, перед глазами поплыл туман, я упал в пыль. Сквозь пелену я увидел на груди отца глубокую рану, одежда была разрезана как ножом и набухала кровью.
Постепенно перед глазами у меня стало светлеть, я помню, что увидел человека, который перед тем шагал по шоссе в тени тополей. Он стоял и кричал что-то, но я не мог его расслышать, и сам тоже закричал. Человек быстро пошел по лугу, потом побежал. Со стороны овечьей отары появился еще один человек, он тоже бежал. Наши коровы остановились в поле. Человек, свернувший с шоссе, подбегал все ближе. Это был дядя Никола, наш дальний родственник, мой будущий опекун. Он тащил тяжелый мешок, в мешке бренчало что-то железное. «Что же это, как же это случилось, ах, Мирон, Мирон, несчастье-то какое!» — стал креститься дядя Никола и расспрашивать меня, и я пытался ему отвечать, но только заикался и всхлипывал. Под мышкой он держал пиджак, и этим пиджаком прикрыл отца, чтоб не было видно рану. В это время подбежал второй человек, это был Отченаш, чабан из Выселок. Он спрашивал, что случилось, и в то же время сам рассказывал, как увидел, что коровы побежали, и грядка упала, а потом днище, услышал крик, и вот, пока добежал, вон оно что стряслось… Дядя Никола положил мешок с бренчащим железом — он нес из города подковы — и пошел пригнать коров.
Отченаш успокаивал меня, я хотел плакать, но не мог, хотел закричать — и не мог, только судорожно всхлипывал. Я чувствовал, как что-то придавило меня, а горя не было — горе пришло позже. Чабан стоял, опершись на свою палку, и говорил: «Не смотри, малый, лучше туда смотри, в поле!»
