Вспомнилось о Федечке. Это первый укол назревшей разлуки с любимым городом. Потому что за Федю с городом случилось неравное единоборство. Нельзя тут рубить с плеча. На зыбких берегах не делай резких движений – увязнешь. Здесь надо быть терпеливой Царевной-лягушкой. Возможно, лет тридцать ждать снятия порчи. И все это время с малокровным достоинством и посильным приятствием для окружающих нести свое пупырчатое тело по волнам жизни. Ведь и для лягушек праздники случаются, в самом деле…
Феде приходилось скрывать здоровую тягу к женщинам. Впрочем, все по порядку. Познакомились в редакции на Обводном. Федор сразу предложил помощь: мол, зачем сама печатаешь материал, давай мне, я, между прочим, по одной из специальностей машинистка. Так и сказал. А потом добавил: в армии десятипальцевым методом научился. Федьку все любили, он же безотказный. Интеллигентный. С юмором. Свойский, ранимый. К несчастью, таких любят не только милые люди с Обводного канала, но и… немилые люди. Извращенцы. На политкорректность Анне было с некоторых пор наплевать. Усвоила накрепко: что такое «хорошо» и что такое «плохо». Хорошо – это мужчина с женщиной по обоюдному согласию. Все остальное – плохо, просто потому, что «несчастливо». И первое может быть несчастливым, но есть шансы на удачу, а в противном случае шансов нет совсем. Ну не придумал пока Господь реформу соития и воспроизведения! А пока он добро не даст, ничего не выйдет, сколько бы гей-парадов ни затевали. Вон сколько великих, чудных и благородных полегло в битве с традицией. Даже Меркьюри, а ведь какой мужик… Не надо больше жертв. Пусть мальчишки лучше будут шумными, вредными, даже немножко ядовитыми. А то на покладистых слишком легко влиять всякой мрази. Пускай в нужный момент срабатывает охранное шило… понятно где.
А никакой изначальной тяги к собственному полу нет, нет и быть не может! Это все плоды совращений. Прости, психоанализ!
Анна не афишировала свои взгляды. Какими-то они выглядели черносотенными. Но внутренне не колебалась – насмотрелась на Федьку и иже с ним. Сказывалась боевая юность в обществе есенинских бандитов. А может, причина лежала глубже, в детстве и отрочестве на ниве бескомпромиссно промышленного города. Учеба в школе, где когда-то «мотал срок» написавший бессмертные строки «и фальшивые монеты здесь Демидов шлепал где-то…». Подумать только, его тоже мучила картавыми историями об умирающем Ленине Магдалена Ивановна! Ее раскачивающиеся, как янтарные маятники, громоздкие серьги – все равно что серебряная ложечка гипнотизера. И вся новая российская история для Анны – под фатой этого морока. Ничего не вспомнить. Потому что она размышляла на уроках о судьбе смешной и строгой учительницы, девочки из городка Энгельс. Ее семья наверняка втайне блюла протестантство, а имя новорожденной дали тройное. Что-нибудь вроде Магдалена-Луиза-Терезия… Архитектурные германские излишества отвалились, как пуповина, осталась одна библейская прекрасная аллюзия, из Иоганновны переквалифицировалась в Ивановну, углубилась в Ленина и попала в царство уральских викингов. Рельефных носогубных складок, раннего трудового воспитания и позднего полового созревания. И неожиданно мягкого произношения «баушка» вместо «бабушка».
